изучала торчащие из-за полок головы: с ежиком похожих на медвежью шерсть волос – Хадамахи и обмотанную старой тряпкой – Аякчан.
– Какая гниль! – оглядывая обоих брезгливо, как хозяйка, обнаружившая у себя на подворье дохлую жабу, обронила девушка.
Хадамаха почувствовал, как от невыносимого стыда он весь горит – от щек до прячущихся в старых торбазах пяток.
– Вели им, пусть ждут снаружи! – распорядилась девушка. – Не хочу, чтобы они тут воняли, когда я выбираю!
– Десятинку свечечки терпения, моя госпожа! – кивая на временную свечу, попросил приказчик. – Господин ваш батюшка строго нам велит – сначала дело!
Девушка недовольно надула губы, а приказчик повернулся к ребятам – в его манере не осталось ни капельки подобострастия, наоборот, он аж светился властностью.
– Ну, чего встали? – рявкнул он. – Видите, госпоже мешаете! Говорите быстро, зачем пришли? Девку привел? – обратился он к Хадамахе. – В счет долга?
– К-какую… девку? – Хадамаха ошарашенно поглядел на Аякчан – может, она хоть кивнет, где девка-то? – К-какой долг?
– Твой, твой долг! – разъярился приказчик. Оценивающе поглядел на Аякчан – глазки его маслянисто блеснули. – Если здоровая – возьму. Пусть подойдет, зубы покажет. – И он нетерпеливо махнул Аякчан рукой.
«Ой! – про себя сказал Хадамаха. – Это ж он про Аякчан – девка! Как весело тут будет сейчас все горе-еть! И меха. И стены деревянные».
Аякчан покосилась на Хадамаху, потом бросила быстрый взгляд через плечо – видать, на Хакмара… и только губы поджала в линию – точно делала зарубку на память. Глубо-окую такую.
– Ее отмыть да приодеть чуток… – продолжая разглядывать Аякчан, бормотал приказчик. Покосился на неодобрительно нахмурившуюся девушку в зеленом халате и торопливо добавил: – Все едино не красотка-бэле, но для черной работы любая грязнуха-эмэнде в обвислых штанах сгодится! Весь долг все едино не прощу – за одну-то грязную девку! Она тебе кто – сестра, жена? Что молчите, не понимаете, когда с вами разговаривают? Вы, случаем, не из этих… – приказчик возрадовался, как радуются люди догадке, доказывающей их ум и сообразительность. – Клянусь Эндури, они и впрямь из зверьков! Ума вовсе нету – ничего не понимают! – И раздельно, как говорят с глухими, он повторил: – Я… Велел… Девке… Показать… Зубы! Погляжу, сколько вам за нее долга списать! – И он потянул к себе берестяные свитки. – Звать… Тебя… Как?
– Хадамаха…
– Хадамаха… Хадамаха… – забормотал приказчик, водя длинным, словно специально заточенным ногтем, по спискам на бересте. – Сейчас найдем, сколько ты должен заплатить…
– Что ж вы, милейший, товар не показали, а уже платить требуете, – раздался очень уверенный, очень повелительный голос – даже удивление в нем было уверенное и повелительное. Хакмар отодвинул Хадамаху плечом и выступил вперед.
Девушка скользнула взглядом по облезлой физиономии Хакмара, пренебрежительно усмехнулась…