что ты вообще понимаешь под словом «начало»? Чье начало? Мое? Я не очень хорошо его помню. Коготь, тебе несколько тысяч лет, и ты накопила воспоминания такого же числа людей. Ты хотела послушать эту историю. И ты ее услышишь – но на моих условиях.
Давай начнем заново.
Над амфитеатром гремел голос аукциониста:
– Шестой лот за сегодняшнее утро – великолепный экземпляр. Сколько вы готовы заплатить за этого человека, долтарца-мужчину?[2] Он – обученный музыкант и прекрасно поет. Ему всего шестнадцать лет. Взгляните на эти золотистые волосы, на эти голубые глаза, на это красивое лицо. Возможно, в его жилах течет кровь ванэ! Он принесет пользу в любом хозяйстве, но, дамы и господа, он не оскоплен, так что не поручайте ему охранять ваш гарем! – Лукаво улыбаясь, аукционист помахал пальцем. В ответ в толпе кто-то вяло усмехнулся. – Начальная цена – десять тысяч ордов.
Несколько зрителей фыркнули.
Цена была слишком высока.
В тот день я совсем не был похож на сокровище. Работорговцы из Кишна-Фарриги помыли меня, но из-за этого яркие красные полосы на моей спине – следы бича – стали лишь заметнее.
Под медными браслетами на запястьях виднелись язвы – напоминание о нескольких месяцах, которые я провел в цепях. Из раздувшихся волдырей на левой лодыжке тек гной. Мое тело было покрыто синяками и рубцами – признаками непокорного раба. Меня трясло от голода и усиливающейся лихорадки. Десяти тысячи ордов я не стоил. Я не стоил и сотни ордов.
Если честно, то даже я сам не захотел бы себя купить.
– Не надо так, добрые люди! Да, я знаю, как он выглядит, но, уверяю вас, он – неограненный алмаз: отполируйте его, и он засверкает. Никакого беспокойства он не причинит: видите, у меня его гаэш! Неужели никто здесь не заплатит десять тысяч ордов за гаэш красивого молодого раба? – Аукционист вытянул руку, демонстрируя почерневшую серебряную цепочку; на ней в лучах солнца блеснул какой-то предмет.
Толпа не могла толком его разглядеть, но я знал, что это серебряный сокол, почерневший от соленого воздуха. Часть моей души, заключенная в металл: мой гаэш.
Аукционист был прав: бунтовать я больше не буду. Никогда. Власть, которую гаэш давал над рабом, была столь же эффективной, сколь и ужасной. Какая-то ведьма призвала демона, и этот демон оторвал частицу моей души и перенес в дешевый сувенир для туристов, который аукционист сейчас держал в руке. Любой, кто заполучил бы этот проклятый гаэш, мог повелевать мной, как ему заблагорассудится. Я выполнил бы любой приказ, отданный владельцем моего гаэша, даже самый сомнительный и чудовищный.
Покорись или умри. Выбора у меня не было.
Возможно, мое тело и не обладало особой ценностью, но в Кишна-Фарриге десять тысяч ордов – обычная цена за душу человека.
Толпа зашевелилась; я предстал перед ней в новом свете. Юноша-смутьян – это одно. Юноша-смутьян, вылеченный, натертый благовониями и готовый выполнить любой каприз владельца – это совсем другое. Я содрогнулся – и совсем не из-за теплого ветерка, от которого по коже бежали мурашки.
Этот день идеально подходил для продажи рабов