помощь Сычеву подошла женщина-вахтер в стеганой телогрейке и таких же стеганых ватных брюках, заправленных в мужские сапоги.
– Зря вы, бабы, на него наскакиваете, – заговорила она, глядя на Варвару. – Разве он виноват, разве от него все это зависит?..
– А ты помалкивай! – прикрикнула на нее Варвара. – Без тебя разберемся! Иди в свою будку и сиди…
Я вспомнил москвичей, молчаливой, траурной процессией двигающихся вдоль Садового кольца, и подумал, что, возможно, многие из них вот так же, придя утром к своему заводу, к фабрике и учреждению, увидели их наглухо запертыми, чужими и неприступными, и какие-то люди, вроде Сычева, предложили им вместо работы талоны на муку, зарплату на месяц вперед и попросили покинуть город…
Я подошел к Сычеву. За мной Чертыханов и Мартынов провели Кондратьева.
– Что тут происходит? – спросил я начальника цеха и показал ему мандат Государственного Комитета Обороны. – Кто дал приказ закрыть завод?
– Директор. А ему – свыше. Пойди теперь разберись… – Сычев растерянно пожал плечами. – А я что могу?
– Василий Иванович, вы остались за старшего? – Сычев кивнул непокрытой головой. – Так вот: завод должен работать. Впустите рабочих, они лучше знают, что им сейчас делать. Это хозяева страны. А зарплату, какая им положена, выдайте…
– Кассир в банк поехал, – сказал Сычев. – Еще вчера. Не могу дождаться. – Чертыханов и Мартынов расступились, и Сычев, увидев Кондратьева, воскликнул обеспокоенно и радостно: – Гурьян Савельевич, где ты пропал? Что случилось? Мы уж думали, не угодил ли под бомбежку. Хотели на розыски людей посылать… А ты жив-здоров, оказывается. Деньги привез?
Кондратьев, потупив взгляд, покаянно вздохнул.
– Привез. – Кондратьев покосился на портфель, который по-хозяйски крепко держал в руках Чертыханов.
Сычев тоже взглянул на Прокофия, затем – недоуменно – на меня.
– Как он к вам угодил?
Я объяснил. Сычев, ужасаясь, не веря, отступил от меня, протестующе махнул рукой.
– Не может быть! Как же так, Гурьян Савельевич!
– Сам не знаю, как вышло…
Сычев сокрушенно покачал головой.
– Ведь не задержи тебя, улизнул бы под шумок-то… Война, мол, все спишет, любую пакость… О людях и забыл небось. А у них – детишки… Вот, объясняйся с рабочими.
– Не казни душу, Василий Иванович, – простонал Кондратьев. – Лучше убей… – Он съежился, будто стал меньше ростом, и невольно отодвинулся за спину рослого Мартынова.
– Выдавайте-ка его нам, – потребовала Варвара. – Мы с ним расправимся по-своему, он у нас получит все сполна – с премиальными!
Кольцо вокруг нас угрожающе сомкнулось, и Кондратьев прошептал Мартынову умоляюще:
– Заслони, ради бога… – Жалкий, потерянный, он бормотал что-то невнятное, должно быть, читал молитву, готовясь принять расправу.
– Ты чего прячешься за чужую спину, герой! – с издевательской насмешкой пропела Варвара Кондратьеву. – Шкодлив, как кот, а труслив, как заяц! Иди-ка на солнышко! –