то гуру. Он говорит: сорок лет – вот истинная вершина отведенного нам срока. Это возраст, когда костер человеческих способностей разгорается до белого пламени. Возраст, когда становится ясна цель тех хаотичных, бессмысленных с виду устремлений, что продираясь сквозь джунгли случайностей, ведут нас к перевалу, откуда открывается вид на прекрасный город Жизни. В нем улицы и площади расположены с прямой и строгой ясностью. Вот, например, площадь Искусств. А это улица Дружбы. А там улицы Верности, Призвания, Успеха, Удачи, Благосостояния, Радости, Мира и Покоя. Над городом высится ажурный собор Любви, а рядом с ним соборная площадь Семьи и примыкающие к ней улицы Материнства, Детская и улица Счастливой старости, упирающаяся прямо в гостеприимные кладбищенские ворота. Разумеется, отдельные городские достопримечательности видны и в более раннем возрасте, но храмовый комплекс открывается только ближе к сорока. Сенька Лифшиц точно имеет право так говорить, я же к своим неполным сорока годам прослыл неуживчивым нонконформистом. Но попробуйте указать мне на мои недостатки, и я в ответ с негодованием укажу вам на дверь. Я честен, надежен, совестлив, человечен и этого достаточно, чтобы чувствовать себя цивилизованным гуманоидом. Да, я несовершенен, но одинокое дерево на ветру никогда не будет ровным, и горчащей мудрости без разочарований не достичь. Основательному я предпочитаю текучее и плакучее, мне претит копаться в грязном человечьем белье, и я никогда не стану делать чернобелое цветным. Меня коробит неряшливая, кухонная речь, равно как и истории, в которых нет эстетики: я воспламеняюсь только от красоты. Ко всему прочему я патриот, и если чем-то недоволен, то не злобно, а конструктивно. Я хочу дожить до 2035 года, то есть, до того времени, когда должно исполниться пророчество слепой крестьянки. Если оно исполнится, значит мир мертвых существует, и можно идти туда, что называется, с легким сердцем. Да, меня часто упрекают за непоследовательность, но если быть последовательным, придется признать вину за все, что я мог, но не совершил, а я не поклонник мазохизма.
Что касается брошенного мне вскользь упрека по поводу моей бывшей жены, признаюсь, он меня задел. А все потому что это единственное, чего я не могу ни простить себе, ни исправить. В минуты грусти я спрашиваю себя: стоит ли придавать значение тому, что рано или поздно должно случиться? Небытие, например. И всегда отвечаю: конечно, стоит! С той лишь разницей, что теряя жену, мы оцениваем урон задним числом, в то время как теряя жизнь, мы теряем возможность оценивать ее саму и все что с ней связано, отчего следует это делать заранее. И мы делали бы и делали это с блеском, если бы не имели дело со словами. Фокус в том, что наше косноязычие проистекает из суверенного и беспардонного права человеческих слов вещать от имени вещей и своим тощим телом заслонять их многогранную полноту. Иначе говоря, слова по самой своей узурпаторской природе вводят нас в заблуждение относительно истинной сути вещей. Здесь тот же казус, что с депутатами: присваивая себе право