себя ручаясь!..
Язык полунамеков,
где все еще —
в наметках,
где всхлипы
оркестра
и легкое кокетство.
Шуршащие нейлоны
и парни,
как лорды!
И ревность,
и мука,
и вихревая музыка.
Заманчивые плечи,
разбитые надежды…
Да что ж это?
Да где ж я?
На плесе.
На плесе.
На плесе —
спокойно…
А мамы,
а мамы
забыто и туманно
на плес глядят с балкона.
Испуганно и чутко
застыли в движенье:
«Ну, как моя дочурка?
Как там
Боженка?!.
Парень с нею нежен, —
ни на кого не смотрит…
Приятно,
конечно…
Но молод.
Молод!..
Угощает рьяно…
Да что уж там!
Ладно…
Но замуж ей рано!
Рано!
Ой, рано!..
Ее я,
наверно,
предупреждала мало…»
Скажу вам откровенно,
товарищи мамы:
благие возраженья
отвергнуты отважно.
Теперь уже Боженка
не ваша,
не ваша!
Теперь уже не спросит,
не спросит,
не скажет…
А все будет проще:
однажды,
однажды
придут они
вместе, —
от страха чуть живы…
«Мы с Иржи
решили…
Решили…
Не смейся…»
Да где уж там смеяться
(и руки как плети)…
А все было ясно
на плесе,
на плесе.
На плесе,
где жарко,
где музыка роскошна…
Где мы —
только гости.
Вот что мне жалко.
«Полны подвалы Эгера…»
Полны подвалы Эгера
богатством дорогим.
Полны подвалы Эгера
вином —
да каким!
В подвалах,
как в забое
прохладном и глубоком.
В подвалах,
как в соборе,
где бочки
вместо бога!
А в каждой из бочек
веселье клокочет.
А в каждой
столько свадеб,
что их, пожалуй,
хватит
на пять
тысячелетий!
На сотни
поколений!
Хватит,
достанется,
да еще останется!
А в этих
чанах
до самого верха —
венгерский чардаш
будущего
века!
А в этих
пенится,
крепчая постепенно,
свиданья первые,
рожденья первенца!..
Конечно,
так и будет! —
я слышу не напрасно
размашистые бури
будущих праздников!..
Теперь мы это поняли,
теперь уже
нам верится
и в надпись
(явно спорную) —
«ИН