висит вопросительным знаком…
Как много мы знаем!
Как мало
мы знаем.
Как здорово жить на земле!
Как непросто!
«До самого горизонта мерцает зовуще и вечно…»
А. Балтакису
До самого горизонта
мерцает зовуще и вечно
лунная дорога,
сделанная из слюды…
А мы шагаем по дюнам.
Мы вышли в четыре вечера.
За нами остаются
глубокие следы…
Когда же
мы устанем?
Никогда не устанем!
Когда ж мы остановимся?
Тоже никогда!..
Гул от нашей походки
ширится,
нарастает,
и эхо ударяется
в грядущие года!..
Дышит в наши лица
то зноем,
то холодом,
тяжело ворочается
шар земной…
А мы шагаем дальше!
И там,
где мы проходим, —
следы остаются
за нашею спиной.
Следы остаются —
великие и простые.
За нами
в небо ввинчиваются
синие дымы.
Следы остаются
в тундрах и пустынях
садами,
городами,
хорошими людьми…
Следы
остаются!
Остаются строки.
Остается свежесть
песенной воды…
И если мы пойдем
по лунной дороге,
то и на ней останутся
наши следы!
«Вы как хотите…»
Ю. Марцинкявичусу
Вы как хотите,
а я за сказкой пойду…
Там
разъяренное солнце
пьют, как лекарство.
В сказке живу я отныне.
И Нерингу[2]
жду.
Скоро домой возвратится
моя великанша.
Скоро она затаенным взором
мир озарит.
Дюны замолкнут.
Зашепчутся травы дремотно.
Левую руку
я положил на залив.
Правой рукою
глажу Балтийское море.
«Отволнуюсь. Отлюблю. Отдышу…»
Отволнуюсь.
Отлюблю.
Отдышу.
И когда последний час
грянет, звеня, —
несговорчивую смерть попрошу
дать пожить мне.
Хотя б два дня.
И потом
с нелегким холодом в боку —
через десять тысяч
дорог —
на локтях,
изодранных в кровь,
я сюда
себя
приволоку!..
Будет смерть за мною тихо ковылять.
Будет шамкать:
«Обмануть норовишь?!»
Будет, охая, она повторять:
«Не надейся…
Меня
не удивишь…»
Но тогда я ей скажу:
«Сама смотри!»
И на Ниду,
как сегодня,
как всегда,
хлынут
бешеные краски зари!
Станет синею-пресиней