чего тут страшного-то, – пробурчала Тилли, отводя взгляд. – Хлеб это ж не по лесу гулять. Да и феи огонь не любят, бояться нечего.
Кейтилин промолчала. Она уставилась на костёр, не шевелясь и не говоря ни слова. Тилли стало даже немного жалко спутницу: должно быть, это очень тяжело – сталкиваться с таким количеством проблем в первый же день путешествия… Особенно когда ты такая нежная барышня.
Хотя чего таких жалеть-то? Тилли вон куда тяжелее приходится, и ничего. Терпит как-то. И всё равно идёт дальше, а ведь она могла бы просто упасть и не вставать!
И она бы непременно так бы и сделала, если бы от её побега не зависела жизнь целого городка.
– Прости меня.
Тилли вздрогнула: она и забыла, что рядом с ней сидела Кейтилин. А ещё она не поняла, почему эта девчонка вдруг извинилась перед ней.
– Чего-о-о?
– Я говорю «прости», – Кейтилин тоскливо смотрела на огонь, и Тилли начала побаиваться за неё: как-то нехорошо Кейтилин смотрит… Нездорово. Заболела, что ли? Как это было бы сейчас некстати. – Приношу свои извинения. Понимаешь?
– Да за что?
– Ну. Я к дуар… дуэр… ну, в общем, карлику пошла, а хотя обещала костёр сторожить.
– Да уж, это ты молодец, – хмыкнула Тилли, насаживая ещё один кусочек хлеба на палку: она решила, что покормить Кейтилин все же надо, а то ещё помрёт от голода и тоски. – Говорила же, никого не слушай и ничего не делай.
– Но я думала… ох, забудь. Я правда поступила очень глупо, мне не следовало так делать.
– Ну вот видишь, – кивнула Тилли, весело крутя хлеб над огнём. – Я тебе ожоги на руке оставила, полечи их. А то ж скоро на тебе вообще живого места не останется.
– Да-а-а, и правда болит. – Тем не менее Кейтилин даже не поднялась со своего места. Видимо, ей было совсем грустно, ну или ожоги болели не так уж сильно. Тилли ей приносить лекарство не стала, а вот хлеб положила рядом, когда тот достаточно поджарился. Сказала: «Ешь давай», и вцепилась зубами в свой кусок. Вкуснотища! Девочка давно не ела ничего подобного. Ну как, вчера, конечно, ела, но вот раньше… Эх, маму бы этим угостить! И Жоанну. Только если та на Тилли орать не будет.
«Как там они?», – вдруг вспомнила девочка, и ей стало очень грустно. Должно быть, очень волнуются за неё. С ума сходят… Конечно, маме не придется её кормить, но ведь на деньги Жоанны долго не проживёшь. Хотя она устроилась, конечно, получше Тилли, дровосушкой у печи, а не руду бить, но всё равно – как они встретят зиму?
Наверное, Жоанна горько плачет о ней. И мама… впрочем, мама давно не плачет.
– Почему ты грустишь?
Кейтилин напряженно смотрела на Тилли, и девочку это почему-то взбесило. Ей-то какое дело? Вон, она всего-то от одного дня в лесу уже побелела со страху, а ещё чего-то спрашивает у неё! Наверное, сама думает про себя, что Тилли и грустить не о чем – конечно, о чем может грустить нищенка, у которой даже одежды не рваной нету!
– Ничего, – грубо ответила Тилли, отвернувшись. – Ешь давай.
– Я не хочу, спасибо за заботу.
– Хочешь