«один человек», и обещает за то оборонять Рязанскую землю от литовской силы87.
Однако дело еще не дошло до полного единства в распоряжении воинской силой; «одиначество» князей обусловлено соблюдением братского относительного равенства: в. к.рязанский лично выступает в поход лишь в том случае, когда в. к.всея Руси сам «всядет на конь», а если пошлет воевод, то в поход идут рязанские воеводы.
Так и в случае нападения Литвы на Рязанскую землю: в. к. Василий обещает «боронити» рязанского против всех, от кого он сам «не возможет» оборониться, за отказ в. к.рязанского от всех сепаратных крестоцелований88, но притом лишь условно: обязуется сам выступить на оборону Рязани от Литвы, когда на рязанского князя пойдет лично в. к.литовский; а если он только пошлет против Рязани своих литовских воевод, то и в. к. Василий пошлет в поход своих воевод. Эта условность «одиначества» в ратном деле и в распоряжении ратной силой получает особое значение при сопоставлении с большой относительностью, в московском понимании, договорного установления, что в. к. Рязанский перед в. к.литовским «один человек» с в. к.всея Руси. В 1449 году в. к. Василий Васильевич заключил договор с литовским великим князем и королем польским Казимиром Ягеллончиком89; в договоре этом в. к. Василий признает за Казимиром право «показнить» рязанского князя и обещает не вступаться в дело, если в. к.рязанский «сгрубит» Казимиру и «не исправится» к нему по указанию в. к. Василия, которого король Казимир должен предварительно уведомить о происшедших разногласиях и столкновениях. Мало того, в. к. Василий признал за рязанским князем право, если он «восхощет», служить королю Казимиру, обещая за то «на него не гневаться, не льстити ему».
Так замиравшая рязанская самостоятельность поддерживалась на исходе своего сколько-нибудь реального значения не столько собственной силой Рязанского княжества, сколько слабостью великорусского центра перед окрепшей мощью литовского великого княжения. И великорусская великокняжеская власть поневоле не спешит с ликвидацией этой самостоятельности, довольствуясь покорностью слабого соседа, «брата молодшего», лишь бы он не был орудием враждебных сил и не создавал затруднений для собственных задач московской великокняжеской политики.
Наши источники – летописные своды – по-прежнему молчат о внутренних делах Рязанской земли. А между тем и тут, как в тверском великом княжении, произошла в последние времена ослабевшей независимости значительная концентрация княжого владения. Но явление это нам почти неизвестно даже с элементарно фактической стороны. Уже в договоре между Иваном Федоровичем и Юрием Дмитриевичем находим такое определение владений великого князя рязанского, которое расходится с самостоятельным значением «великого князя» пронского в рязанских договорах с великими князьями Василием Дмитриевичем и Витовтом. Рязанский князь требует от Юрия Дмитриевича гарантии «отчины своей княженья Рязанского, Переяславля и Проньска, и всех