Я только надеюсь, что Джон не убежал.
Марлена качает головой.
– Не убежал. То есть… Я хочу сказать, что он никогда бы тебя не бросил, ведь так?
И дальше в том же духе. Обычный день, только в темном варианте. Ноэль раскапывает всякие жуткие факты, подтверждающие, что Джон мертв. Кусает свою авторучку с логотипом Дартмутского колледжа[4]. Все, все напоминает мне о Джоне. Смотрю на Ноэль и вспоминаю, как сказала ему, что она терпеть не может сериал «Бывает и хуже»[5]. Он заметил, что чувство юмора – это как обоняние. У некоторых оно отсутствует. Вот почему мне так его не хватает. Потому что он – лучший. Забавный. Он понимает. Кому еще, какому другому мальчишке нравится «Бывает и хуже»? Джон говорит, что ситком – отличный, потому что все в семействе Хэк одновременно и умные, и глупые. В большинстве других шоу герои либо одни, либо другие.
– Черт, – говорит Марлена. У нее запутались шнурки. В этом вся Марлена. Для нее важно то, что перед глазами, – шнурки на обуви, теннисные мячики на корте. Ждать, что она поплачет вместе с тобой, бессмысленно. И Ноэль такая же. Ноэль с ее дартмутской ручкой и классным рейтингом. Они обе очень упорные и серьезные. Джон больше похож на меня, его сердце откликается на всякие глупости. Легко привязывается к тому, что никому больше не нужно, увлекается тем, что никого больше не интересует, – например, историей зефирного крема на своем сэндвиче или школьным хомячком.
– Послушай, что Пингвин написал в «Снэпчате», – говорит Ноэль.
Ну вот. Пингвин. Снова вспоминаю тот вечер. Зеленая лягушка бьется в голове, как липкое сердечко. Черное и белое на фирменном свитере с эмблемой «Брюинз»[6]. Запах Кэррига. Порох. Пот.
Ноэль не умолкает, талдычит свое. Что, если Джон здесь, в библиотеке, притаился за стеллажами и слушает? Что, если он видит нас, видит, что у нас все нормально? Говорит о Пингвине, а он просто лузер и никогда не уедет в Нью-Йорк, как мы с Джоном. Джон.
Помню, в пятом классе передала ему слова Ноэль, что, мол, я хорошенькая, но не сладенькая, а Джон сказал, что я хорошенькая и миленькая. Правда, больше он этого уже не говорил. А потом все как-то унялось, успокоилось, как будто мы были просто друзьями. Я была совсем еще юная, и меня это устраивало. Мы все – Ноэль, Марлена и я – были юными не по годам, сидели, склонившись над нашими сэндвичами, и понятия не имели, как разговаривать с мальчишками, да и теперь, спустя годы, не имеем, судя по тому, как Ноэль распинается про Пингвина. Пальцы сжимают молочный пакет. Я скучаю по Джону. А он пропал. Неужели это правда? Неужели это явь? Ноэль подмигивает мне – успокойся, а Марлена подталкивает мой молочный пакет линейкой.
Нет, они не плохие. Просто не понимают.
– Извините, – говорю я. – Это шок.
Ноэль вздыхает.
– Нельзя вести себя так, словно ты виновата. Вы с ним приятели, но ведь у тебя в дневнике на каждой странице – Хлоя Сэйерс. И я знаю, что ты зависаешь с этими парнями на Форти-Степс.
Чувствую, как вспыхивают щеки. Это правда. И мне противно оттого, что это правда. Противно