сообщила последние новости, как только смогла вставить слово в речь Эдгара. В Вильянди рожь убирали те, кто владел участками до земельной реформы большевиков, и теперь они должны продавать ее по тридцать копеек новым жителям, которым большевики все отдали и которые теперь могли помогать настоящим хозяевам работать на земле за определенную плату, но они ни в коем случае не должны касаться лесов или поваленных деревьев, кроме как закончить очищать их от веток. Должность директора совхоза отменена, руководство переданной в государственную собственность текстильной фабрики “Касе” бежало вместе с Красной армией, у руля встал бывший владелец Ханс Кыйва, все, кому нужны трактора с машино-тракторной станции, должны подать заявление, о заброшенных земельных участках просят сообщать отдельно, на месте сожженных коммунистами домов можно начинать строить новые и получить на то помощь. Почта вновь заработала. В общем, новости хорошие. Я схватил газету с подробными предписаниями и сделал пламя лампы поярче. Гости привезли девушке несколько номеров “Сакалы”, где я наткнулся на распоряжения относительно уборки ржи. Я перевел взгляд на соседнюю колонку. Тяжело было думать о том, в каком состоянии наш дом и наши поля и кто уберет урожай. Я стал изучать директивы новых господ: всем жителям приказано зарегистрироваться, владельцам квартир не разрешено сдавать жилье тем, кто не зарегистрирован; всем евреям, беженцам и коммунистам следует незамедлительно явиться в местные органы администрации; остальные жители и владельцы домов должны продекларировать свою собственность; выходцам из Советского Союза надлежит зарегистрироваться в местной комендатуре в течение трех дней; все евреи должны носить звезду Давида. Контроль за исполнением этих распоряжений возлагался на полицейских и их помощников. Прослушивание советских и антигерманских радиостанций воспрещалось.
Все это означало, что мы свободны от большевиков. Я отложил “Сакалу” в сторону и взялся за “Ярва Театая”. Объявление в траурной рамке на первой странице заставило меня поднять руку к виску, хотя моя фуражка лежала на столе. “В память обо всех павших в боях за освобождение Эстонии с глубокой скорбью…” Свобода обрела в газете черную рамку, казалось, она истекает кровью. Я слушал, как вокруг меня разговаривают другие, и вдруг понял, что они живут в уже освобожденной стране. Словно мы никогда и не участвовали ни в каком сражении. Словно мирное время уже настало. Эдгар мгновенно вступил в новую эпоху. Неужели это все и правда закончилось? Не надо скрываться и жить в лесных избушках? Смею ли я надеяться, что дом наш скоро вернут, и я смогу забрать свою ясноглазую девочку, и мы наконец обвенчаемся? А в следующем году засеем луг для коров горошком и соберем тимофеевку в амбары? Неужели я выйду босиком в поля Симсонов и пройдусь по ним с бороной и земля будет набиваться между пальцами, а мерин упрямо сопротивляться? Он не любит эту работу, так как трава при этом слишком далеко от него, зато вот сено в сарай отвезет куда живее, или снопы на