переглядываются
– Вообще-то мы в форме…
Все-таки подъезжаем. Офицеры чувствуют себя неуютно на этом сугубо «гражданском» объекте, тем более что по каменным плитам навстречу нам движется фигура в черной рясе. Бледнолицый юноша со смоляной бородой и живыми умными глазами приветливо обращается к нам:
– Здравствуйте, товарищи офицеры! Милости прошу в Божью обитель, приобщиться к нашим православным святыням. А если вам нужен священник, то я за ним схожу.
Офицеры хмурятся.
– Да нет, у нас тут гость из Ленинграда…
Глаза юноши искрятся весельем.
– О, из Ленинграда!.. – И, оглядев меня, снова обращается к офицерам. – Скажите, а как идет служба у полковника Диденко? Он еще не стал генералом?
– Нет, не стал, – отвечает старший по званию. – А вы его знаете?
– Знаю. Передайте ему привет.
– А как сказать, от кого?
– От рядового Мамулашвили. – Глаза его сияют весельем. – Скажите, я за него молюсь.
– А военная гостиница – там, – сказали мне мои сопровождающие с облегчением, когда я сказал, что хочу пройтись.
В военную гостиницу надо было идти вдоль берега Куры, через легендарный Майдан, кривыми и тесными улицами мимо облупленных двухэтажных домов с резными деревянными галереями, заселенных шумной, многодетной и пахнущей затхлостью нищетой. Мимо всех этих лавок, пекарен, духанов, мастерских, цирюлен с их характерными запахами и звуками, когда кажется, что время движется вспять, и ты оказался в дореволюционном Тифлисе.
Другой же берег Куры состоял из сплошной отвесной скалы с какими-то резными террасами, таинственными окошками, нависшими над водой, и воскрешал в памяти иной вариант тифлисской легенды – романтизм и аффектированное достоинство. Казалось, там живут – в ореоле чести – люди в черных черкесках с газырями и кинжалами на боку и волоокие красавицы в длинных платьях, недоступные, как эта скала.
Мираж исчезал бесследно, едва ты входил узкими вратами на территорию окружной гостиницы, живущей по строго означенному воинскому регламенту, вывешенному в вестибюле. В последние дни лета её лихорадило. Юные лейтенанты, приехавшие поездами и прилетевшие самолетами, требовали отдельных номеров. А позади них возле новых тугих чемоданов, скромно и тихо стояли их юные жены – вчерашние студентки, медсёстры, учительницы. Посовещавшись, они соглашались устраиваться врозь.
Гостиница изнемогала, как и весь город, от августовского душного зноя, и, чтобы сбить его, офицеры, обнаженные по пояс, поливали раскаленный асфальт внутреннего дворика водой из шланга. Вечером в тренировочных брюках и майках, потные и распаренные, они рассаживались в тесной комнате перед телевизором. В эти дни шла премьера «Семнадцати мгновений весны», и в мой номер доносилась музыка Таривердиева. Под нее хорошо было заняться своим делом.
Пир
Стол наш уставлен тарелками с маринованными овощами, жареными баклажанами, фасолью в ореховом