уж я тоже подсел. Разговорились. Старик, Максим Дмитриевич, учился в Ленинграде в учительском институте в 30-е годы. Вдруг сказал:
– А поедем ко мне, у меня девятьсот пословиц собрано.
Удача шла в руки. Я согласился. В фургоне он мне подмигнул:
– Сойдем у чайной, а там пешком недалеко.
В чайной буфетчица сходу нас встретила:
– Ни пива, ни одеколону!
Пошли по дороге. Оказалось, идем по Сибирскому тракту, по тому самому, каторжному. Вдоль тракта старые, доживающие свой век, березы, некоторые уже рухнувшие наполовину.
Сёла переходят одно в другое: Шахарово, Петухово, Село, Мостовая, Брехово – а все вместе Большие Ключи, на расстоянии 10 километров. У Мостовой курорт «Ключи». На большой голой сопке кто-то выложил белым камнем: «Уральская Мацеста. Миру – мир!»
Домики допотопные, со сгнившими срубами и крышами, заросшими мхом. В каждом окне как знак домовитости лежат толстые и ржавые семенные огурцы. Владельцы нас с Максимом Дмитриевичем провожают долгими взглядами. Некоторые спрашивают: не сын ли? Он отвечает, как у нас с ним условлено: сын. Ему приятно. Сын у него на самом деле летчик, майор. А может, привирает. Один парень остановился, покраснел:
– А ведь когда-то вместе бегали, теперь уж, наверное, не помните.
Зашли в пару магазинов – тоже пусто. На крыльце сидят старухи, лузгают семечки. В каждом огороде и картофельном поле – тяжелые подсолнухи.
– Скоро ли придем?
– Скоро, скоро!.. Домишко у меня небольшой, но хороший.
Из деревни вышли в лес. Стоят нетронутые рыжики, подосиновики, волнухи. А дома всё не видно.
– У меня собака есть. Дружба, ох, злая! Но ты не бойся, я ей скажу. В таком месте, как мы, без собаки нельзя. Волки подходят. Я тебе завтра баньку истоплю. Сейчас придем – рыжиков поедим со сметаной. Любишь рыжики-то?
Он будто извинялся, что далек путь, а гостя ему хотелось. Тем более было, чем удивить. Наконец с горы увидели хутор домов в восемь. Соседи уставились из окон, из огородов на нас. Максим Дмитриевич крикнул:
– Где она-то?.. Где она?
«Она» – хромая беззубая женщина – вышла от соседей. Странно видеть ее рядом со стройным, моложавым Максимом Дмитриевичем. Это его вторая жена. Какова же была первая?
Из дома, высунувшись в окно, тонко залаяла собачка Дружба. Оказалась добродушной дворняжкой. Домик жалкий, комната она же и кухня, половиц не хватает. Обстановка убогая. Дверь из сеней невысокая, я стукнулся о притолоку. Ох, и любит русский мужик приврать. Но все оказалось не так плачевно: в хозяйстве козы и овцы, куры и гуси.
Хозяйка поставила на стол похлебку в большой миске и две ложки. Максим Дмитриевич сказал: «– Мне хлеб-то не раскусить». И стал крошить хлеб в миску. Хозяйка сообразила и подсунула мне другую.
Электричества нет, зажгли лампу. Над столом образа, бумажные цветочки неопределенного цвета и прямо на обоях краской: «ХВ» – Христос воскрес.
Хозяйка спекла нам «яицко». Стали обсуждать, куда меня положить. Сеновал пуст – сено в копнах. Решили – на полу. Пословицы