Ефим Бершин

Мертвое море


Скачать книгу

как вы,

      меня продавали в страну, где уже ни травы,

      ни сна, ни покоя, а только жена Потифара.

      И брат сумасшедший, сбежавший с картины Дали,

      пасет надо мной на веревке ночную ворону.

      Но я уже слышу полет колесницы вдали,

      где вновь обретает обличье в кромешной пыли

      под звуки Шопена зловещая тень фараона.

      «Юродивый, дурак, потомок пилигрима…»

* * *

      Юродивый, дурак, потомок пилигрима

      на улицах Москвы творит под Новый год

      молитву на уход из Иерусалима.

      Молитву на уход.

      Молитву на уход от храма и допроса,

      от судей и суда.

      Раздавленный тоской,

      как будто от зевак на Виа Долороса,

      уходит от толпы по каменной Тверской,

      где из больших витрин спокойно, как со сцены,

      играя свой спектакль с улыбками детей,

      на площадь у метро выходят манекены

      и бродят средь людей.

      Осанна храбрецу, бежавшему от крови,

      от мелочных измен, от заполошных дур,

      от славы и от той пока невнятной роли,

      которую внушил всевышний драматург.

      Пока в больной душе еще мерцает вера,

      и белый снегопад захватывает в плен —

      осанна храбрецу, от камня Агасфера

      бежавшему назад в блаженный Вифлеем,

      где сеном дышит хлев,

      и путь еще не ясен,

      и гонят пастухи покорные стада,

      и жертвенным быком у изголовья ясель

      под самым потолком беснуется звезда.

      «Зима как будто сыграна на лютне…»

* * *

      Зима как будто сыграна на лютне

      со звонким переливом и тоской.

      А за окном давно уже не люди

      бредут, как люди, люди по Тверской.

      А за окном, давно уже не город,

      бурлит, как город, город. И над ним,

      пятном пожара, мертвенен и горек,

      горит небесный Иерусалим.

      И шелестят, как придорожный гравий,

      пустые звезды, падая на снег.

      Зима. Исчезновенье географий.

      Кровосмешенье улиц и планет.

      И лишь собаки, оставляя метки,

      вдруг обнажают логику систем

      невиданных доныне геометрий,

      неслыханных доныне теорем.

      Плывут трамвайных окон кинокадры.

      Материки уходят с молотка.

      Все спутано. И контурные карты

      опять играют нами в дурака.

      Витрины подменяют образа.

      Создатель спит. Банкуют кукловоды.

      Шестерки бьют козырного туза.

      И дамы исчезают из колоды.

      «Хочу к Иисусу Христу…»

* * *

      Хочу к Иисусу Христу,

      туда, где луна – коромыслом,

      где черных ночей пустоту

      еще не заполнили смыслом.

      Где воет, как раненый зверь,

      песок, перемешанный с ветром.

      И слово, скользнувшее в дверь,

      еще не назвали заветом.

      Туда, где у самой воды

      пока не устроены церкви,

      и цели еще не видны

      и даже