Что б ты ответила, скажи я про сватов?
Поля обиделась.
– Теперь вот бачу, соскок ты з рельсов. Не во вред хоть бы через раз думал, шо ляпаешь. В первый же дэнь такие насмехи строить? Сто-ой!.. Звать не знаешь как, а про сватив помело точишь. Да ну стой же!
– Да что звать… Узна́ю ещё…
Едва доска сгасла в движении, Поля прыг наземь, сдёрнула с кулька косынку и пожгла прочь.
Никита еле догнал её.
– Ты что, засерчала? – убито пролепетал он, прерывисто дыша.
Поля молчала.
– Может, ты мне что скажешь?
– Чего ж не сказать… Пойду покланяюсь тётке за хлеб-соль, а там и до дому, – резнула холодно.
– Можно, я провожу тебя?
– Богатого спровожають, шоб не упал, а вора, шоб не украл. Ты зачем лабунишься меня провожать?
– Не знаю, – потерянно прошептал Никита. – Так… Мы с тётушкой с твоей в соседях. Я увижу в окно, как ты пойдёшь в Собацкий, выйду. Ладно?
Поля повела плечом.
– А мне-то что… Раз охота… Раз нашла такая линия… Смотри по себе.
Поля и впрямь думала наскоро распроститься с тётушкой, но тут ей повезло как утопленнику. Тётушка снова усадила её за стол, хотя Поля и твердила, что есть вовсе и не тянет.
– Видали, ей не хочется! – разобиженно выговаривала тётушка, доставая из печи тёплый горшок с мясом. – Намедне батюшка эвона безо всякой охотушки целого гуся уложили. А тут одна ножка… Да кисельку на дорожку лизни, размочи молодую требуху. Гораздо ль места надобно? Поищи-ка, вострушка.
На ласковую просьбу Поля ответила безвыходной улыбкой и к удовольствию тётушки сделала здоровенный судорожный выдох, долженствующий означать, что место и для курятины и для киселя высвобождено, и взялась за еду.
Тётушка с вязаньем подсела к изразцовой печке, пришатнулась спиной к нагретым плиткам.
– А ты, Полька, девка хват, обдери те пятки. Какого малого поддела на уду!.. На лицо нескладный, а характером хороший!
– Вы про кого?
– Про кого ж ещё. Про Никишку! Парубец на усу лежит. В возраст, в возмужание входит. Там, девка, не парубок – золота оковалок. Ладён… Не пьёт, не курит… В церкве сама слыхала, ка-ак поёт божественное. На него вся Криуша чуть ли не молится. Вся Криуша тольк и ходит послушать Никишу… А в поле! Как меринок ворочает! И пахать, и сеять, и убирать – лад-то во всяком деле у него какой! И дома груши не околачивает, не ходит по дворам щупать галок из девятого яйца. Черевики сшить – сошьё, ведро, колесо ль сбить – собьё, масла сколотит… Ло-овкой малец. Блоху и ту взнуздает. К чему ни притронься, всему ума положит. Ну весь же из ума сшит!.. А старики какие! То-олсто живуть, на широконьку ножку. Это у меня скотины, что лягушки в яме, а у них тама и кони свои, и быки свои, и на Криуше своя мельница хлопочет. Пускай и не ахти какая громада, в одно колесо, а ничо, большей в хозяйстве и не надобно. А новый домяка тама какой! А сад! И что первейшее – ни одного работника, всё сами, всё своим горбиной вывозят… Хорошего корня парубчина. Обходительной, мягкой по нраву, слухняный.