был твой отец?» Тогда впервые Алисе представился случай понять, что в её жизни было два отца.
Первый – герой войны, мастер «золотые руки» – принадлежал всем. Он только работал, работал и работал: на государство, на соседей, на их знакомых, на свою семью. Такому дочь никогда бы не рассказала о том, чего не было в целой стране – об интимном и о личном позоре.
И был другой, тянувший лямку мужик – раб системы и убеждений, – вымотанный и сломленный: с пьяными угрозами (и не только) повеситься. Вместе с приятным ранним воспоминанием качелей в её душе хранится одно ужасное. Она спряталась на чугунной педали ножной швейной машинки от вихря русского безумия – криков, хлопанья дверей, стука каблуков, грохота на чердаке и глухих рыданий.
Этот второй превращал будние вечера в тревожное ожидании пьяного кормильца с работы, перетекавшее в безвременный спектакль одного безумного актёра и покорного вздрагивающего зала – от ударов крышек по пустым кастрюлям и тяжёлого кулака по столу, от проклятий в адрес государственных говорящих голов в экране телевизора и уничижительных пророчеств в адрес семейных.
Такого отца, который мог выгнать всех из дома (один Новый год они встретили у шлагбаума дороги, разделяющей пригород и город – позади сгущалась холодная темень, а впереди был чуть слышен бой курантов). Такого, что мог устроить безобразную и одновременно комичную сцену погони за разбежавшимися по заснеженному огороду поросятами, – дочь стыдилась.
Но любила всем сердцем и надеялась, что каким-то чудом, папа узнает и снимет с дочки непомерный груз «страшной тайны». Как-то всё объяснит, утешит и защитит. Надеялась до момента, когда тот, накачанный наркотиками, не прошёл мимо, как мимо пустого места… Отец умер от рака гортани. Никогда впредь Алиса не услышит: «дочка, подойди, дай я «поцалую тебя в лабок».
Последний раз они виделись на железнодорожной платформе.
Вагон стоял высоко и видны были только голова и худые плечи провожающего. Любящий, полинявшей голубизны смиренный взгляд, впалые щёки на тёмном от загара, изборождённом глубокими морщинами измождённом лице. Совершенно белые, поредевшие волосы оголили лоб. Вид мученика.
Она так и не узнала, был ли папа в курсе её беды. Покачнулась в автобусе и ухватила за руку мужа, сообщившего печальную весть о том, что уже никогда отец и дочь не станут ближе.
Сохранила ощущение прикосновения губ к холодному восковому лбу и обескураживающий вид сорокалитровой зелёной выварки, непонятно как начищенной ею картошки для поминок.
– Да святится имя твоё.
У открытой могилы, отупевшую от успокоительных Алису, держал за руку Юра. Старший брат ушёл вторым после отца. Но это случилось уже без неё. Родительская семья, как лоно утешения и поддержки, без хозяина потеряла для младшей дочери всякий смысл…
Дыхание перехватило. Пытаясь сдержаться, сжимая глаза от набегающих слёз, она съехала с дороги, и рыдания заглушили все