еврейский
на жёлтой лестнице печальной,
и от любви до не веселья
под Новый Год, под воскресенье,
плывёт красотка записная,
своей тоски не объясняя.
Плывёт в глазах холодный вечер,
дрожат снежинки на вагоне,
морозный ветер, бледный ветер
обтянет красные ладони,
и льётся мёд огней вечерних,
и пахнет сладкою халвою;
ночной пирог несёт сочельник
над головою.
Твой Новый Год по темно-синей
волне средь моря городского
плывёт в тоске необъяснимой,
как будто жизнь начнётся снова,
как будто будет свет и слава,
удачный день и вдоволь хлеба,
как будто жизнь качнётся вправо,
качнувшись влево.
Читаю и слышу её, ту самую любовь. Но куда-то же она потом исчезла! Может, обиделась? О, это может быть, ибо есть на что: к тому времени Бродскому уже дважды – зимой 1964 года – пришлось лежать на так называемом «обследовании» в психиатрических больницах, что было, по его словам, страшнее тюрьмы и ссылки. Бродский принимает решение об отъезде… И любви не стало…
Скоро можно будет отмечать шестьдесят лет с тех пор, как в СССР появился указ о борьбе с тунеядством. Согласно этому указу лица, не работавшие более 4 месяцев в году и живущие на нетрудовые средства, подлежали уголовной ответственности. Самым громким процессом, связанным со статьёй о тунеядстве, стал суд над Иосифом Бродским. Именно после него Анна Ахматова воскликнула: «Какую биографию делают нашему рыжему!»
В этом году мне исполняется 55 лет… Столько же было Бродскому, когда он ушёл из жизни. Рано ушёл поэт, у которого сначала отняли Родину, а потом эта Родина забрала у него любовь… Сегодня кого-то это может удивить, но меня тоже в своё время хотели привлечь за тунеядство по причине того, что я просрочил неделю, не успев устроиться на новую работу после ухода со старой. После этого меня просто-напросто никуда больше не брали – за исключением места ночного грузчика на станции Москва-сортировочная… Мне, как и Бродскому в день суда, было 23 года.
В тоске по непогоде
Помню, как-то раз, при небольшой дружеской встрече, Виктор Цой исполнил песню «Солнечные дни», в которой он сетовал, рассуждая о том, как ему хочется избавиться от «тоски по вам, солнечные дни». Запись, сделанная тогда на кассетник, хранится у меня до сих пор. Помню, как сказал ему, прослушав эту запись, что у меня – всё с точностью до наоборот, и тогда Виктор, улыбнувшись, почему-то ответил мне, что так оно у поэтов обычно и бывает. Стихов я в те годы особо не писал, сочинял в основном песни, но сказанное запомнилось… Нет-нет, да и всплывёт в моей памяти эта картинка из юности, отзовётся на всякую то плохую, а то и хорошую погоду: видно, крепким было словцо Виктора, и таковым оно осталось по сей день.
Их было трое… Три питерских богатыря, три подлинных носителя всех устремлений среди думающей молодёжи того времени: Борис Гребенщиков, Майк Науменко и Виктор Цой. Философ-эстет, поэт-реалист и певец-романтик – все