Прейсш-Эйлалу, Гутштадте, Гейльсберге, Фридланде и других сражениях, через которые прошли многие офицеры; не присутствовал на свадьбах, похоронах, крещении, – нужное подчеркнуть. Тут был свой мир, который по праву можно назвать образованным и духовно взвешенным, но все равно остававшийся провинциальным. Некоторые компании общались исключительно по-французски, кто-то только использовал выражения языка Вольтера, вставляя их совершенно спонтанно, находились и те, кто мешал польскую речь с русской. Одно их все же объединяло: обращаясь друг к другу, они говорили не господин, мистер, сэр, а только месье. Опять-таки, мода. Мне даже Пушкина не надо перефразировать, дабы описать происходящее – поменять только имя.
Пирует с дружиною губернский Глава
При звоне веселом стакана.
И кудри их белы, как утренний снег
Над славной главою кургана…
Они поминают минувшие дни
И битвы, где вместе рубились они…
Сколько меня разделяет с этими людьми? Чуть больше двухсот лет. А какие мы разные – другая эпоха. Казимиру Ивановичу меня так и не представили, как Есипович ни старался, ничего у него не вышло. Не сидеть же, извините, в засаде под туалетом, чтобы поручкаться. Губернатор чеканным шагом прошествовал через середину продолговатого зала, радуясь волне самодовольствия, разглядывая лица и прислушиваясь к звонким именам тех, с кем ему посчастливилось свести дружбу за годы службы в губернии. Естественно, меня среди них не было. Однако была и польза: первый шаг по вхождению в великосветское общество тунеядцев и редких представителей этого болота, для которых честь, справедливость и служба отчизне превыше всего, был сделан. Меня увидели, выслушали, взвесили и признали ограниченно годным. То есть открытием и звездой начала летних приемов я не стал, да и не старался; скандалов не устраивал, громких поступков не совершал, состояний в карты не проигрывал и, когда тихо удалился, никто и не заметил.
А на следующий день мне доставили документы. Анастасия Казимировна свое слово сдержала. Немудрено, при таком-то папе. Прав был Писемский, когда говорил: «Нам решительно все равно, кто царствует во Франции – Филипп или Наполеон, английскую королеву хоть замуж выдавайте за турецкого султана, только чтоб рекрутского набора не было. Но зато очень чувствительно и близко нашему сердцу, кто нами заведывает, кто губернатор наш…». А ведь Казимир Иванович Аш не черствый человек, не какой-нибудь сухарь Диоген в строгом мундире, удалившийся в бочку своего эгоизма. В нем есть человеческое стремление любить себе подобных и делать им добро. Закавыка только в том, кого он считает себе подобным? Все его существование, таким образом, характеризуется комфортной для любого чиновника в любом времени фразой: представлять собой покой, разграфленный по статьям. Аш являл собою подходящее лекарство для докторских нервов – он дерзко и громогласно выражал убежденность, что мир во все времена ведет себя в точности так, как он