бросил на меня странный косой взгляд и снова отвернулся к огню, глубоко затянувшись. Третий (похожего на труп старика я не считала) вообще никак не отреагировал. Даже не ответил на мой взгляд.
– Да ладно, не обижайся ты!.. – «лишайный» явно жалел, что не принял приглашения сразу и безоговорочно – А на этого – он кивнул на свинцоволицего – можешь вообще не смотреть! Он по-английски – ни слова!.. Беженец из этой…как ее… Румынии, во!.. Молчит все время! Только стонет, когда спит. Иди, знай, что у него на уме… Живешь-то далеко?…
– Честно говоря, больше всего подошел бы ты – спокойно сказала я «орангутангу».
Он поднял на меня свои светлые немигающие глаза, и в них что-то коротко блеснуло – то ли презрение, то ли жалость, то ли тревога… Я так и не поняла.
– Нет, девочка, извини, я не по этим делам – ответил он хриплым, но сильным голосом, и мне почему-то стало обидно.
– Американский Герой у нас – праведник!.. – чуть визгливо хихикнул «лишайный» – Вот я – другое дело…
– Между прочим, о сексе я не сказала ни слова, мальчики!
– И правильно!.. – «лишайный» сплюнул сквозь зубы – Чего о нем говорить!?… Все само получится! В лучшем виде!.. Не пожалеешь, жопастенькая!
– Ну, ладно, не хотите добра – не надо! – я решительно поднялась – Спокойной ночи…
И зашагала в прохладную слякотную темноту. Значит, сегодня экспериментов не будет, ничего страшного. День и так удался.
«Лишайный» еще какое-то время кричал мне вслед какие – то причудливые непристойности. Затем замолчал. Знай он, что я поведена на сексе раз в десять больше него, так быстро не успокоился бы…
Сумрачный перекресток, на котором я собиралась повернуть в сторону огней, людей и дома, уже виднелся вдали. Я понимала, что идти предстоит долго, но это меня не пугало – я отогрелась около костра, и теперь мне было о чем подумать. И что вспомнить…
Когда я говорю «вспомнить», то имею в виду несколько последних месяцев, окрашенных ужасом, риском и восторгом. Тем самым вкусом жизни, о котором я столько слышала, но который почувствовала впервые.
Предыдущие годы, половина жизни, пролетевшая, кстати говоря, как одна неделя, сливались в душе в одно, похожее на несвежую простыню, пятно, не вызывающее ничего, кроме тошноты и досады.
Конечно, после смерти матери мне пришлось задуматься о будущем. О том, как именно угробить остаток жизни. Об учебе – при моем-то дивном объеме знаний и доходах – думать не приходилось. Омерзительную работу за гроши я ненавидела.
Оставались, правда, нестандартные варианты. Типа, стать новой матерью Терезой, уехать в Африку и ухаживать там за похожими на узников нацистских лагерей бедолагами, которых часто показывали по телевизору. Или наоборот – примкнуть к террористической бригаде, закладывающей бомбы на вокзалах и в метро ради каких-то фантомных идеалов.
Наверняка, и добро, и зло наполнило бы мою жизнь новыми смыслами. Но я, конечно, не сделала ни того, ни другого. Лишь переехала из нашей убогой «ту-бедрум» в такой же убогий и еще более дешевый «сингл»