трупп, возвращались из театра очарованные увиденным. Так каково же мне будет в лондонском театре?
– В котором часу все начнется? – спросила я мистера Хоардена.
– Ровно в половине восьмого.
– А кончается?
– Примерно в одиннадцать.
– Так, значит, все продлится четыре с половиной часа?
– Из ваших четырех с половиной часов, – рассмеялся мистер Хоарден, – надобно исключить несколько антрактов.
– А мы придем к самому началу, правда?
– Мы будем в нашей ложе к поднятию занавеса.
– Ох, Боже мой, а сейчас только пять часов!
– Притом без пяти минут. Но время пройдет быстро. Нам же еще надо многое успеть. Прежде всего мы должны попить чаю, видите – его уже сервируют; а я предлагаю сверх того отведать пудинга, поскольку мы будем ужинать поздно. К тому же вам еще предстоит заняться своим туалетом.
– Моим туалетом? Мне, мистер Хоарден? Но вам же известно, что у меня только одно это платье, которое ваша супруга по доброте своей мне подарила. Разве что мне надеть то мое достопамятное голубое? А я о нем даже не вспомнила…
– При всем том голубой цвет вам очень шел.
– Цвет – да, а платье – нет. Вспомните, что таково было, по крайней мере, ваше собственное мнение.
– Ну, надеюсь, все в конце концов образуется, – заметил он, в то время как мои глаза были прикованы к стрелке настенных часов.
– А они не отстают? – на всякий случай спросила я.
– В семействе Хоарденов, – рассмеялся доктор, – часы никогда не опаздывают и не спешат: они идут минута в минуту! Когда пудинг и пироги будут съедены, каждый поднимется к себе в комнату, поскольку будет лишь только половина седьмого, а для того, чтобы добраться до Друри-Лейн[79], потребуется не более десяти минут.
Когда чай был выпит и пироги съедены, я машинально поднялась в комнату – ту самую, где провела первую ночь в этом доме; было совершенно непонятно, что там делать на протяжении целых сорока минут, остававшихся нам до счастливого момента отъезда, как вдруг я заметила разложенное на кровати прелестное платье из голубой тафты, похожее на одеяние принцессы из сказки об Ослиной шкуре, выкроенное прямо из небесной лазури[80].
Одновременно со мной вошла горничная.
– Вы позволите, мисс, помочь вам переодеться? – спросила она и подняла платье за плечики.
Тут только я сообразила, что означали кое-какие высказывания доктора Хоардена, ранее казавшиеся мне неясными. Он не только позаботился о том, чтобы повести меня в театр, но и подумал о наряде, в котором мне туда идти.
Слезы навернулись у меня на глаза, мне тотчас захотелось побежать к нему и высказать, как я ему благодарна!
– А где мистер Хоарден? – спросила я у горничной.
– Он помогает одеться госпоже, чтобы я могла быть сейчас с вами, пока вы надеваете платье: доктор хочет, чтобы все были готовы вовремя.
Мне стало так грустно: я не чувствовала себя в состоянии когда-нибудь отплатить за столь неисчерпаемую доброту, которой никогда не смогла бы достичь, и даже не знала, как благодарить