в техническом шкафу, предвещая очередной потоп, которых Тимофей за время жизни в этом доме пережил немало, можно понять его желание всё это уладить.
Однако сосед нормальных человеческих слов не понимал. Тимофею казалось, что видит он перед собой матроса, идущего на штурм Зимнего Дворца или, на худой конец, каппелевца во время знаменитой психической атаки. И то, и другое было явно неприемлемо в том плане, что нечего было такому объяснять. Когда на тебя прут, закусивши удила, самое надёжное средство сохранить жизнь и себе, и ему – взять да и тихонько отойти в сторонку. Но уезжать из этого дома Тимофей Петрович не хотел.
Пожалуй, причина нежелания сменить место прописки была в том, что, если уж совершать обмен, так исключительно для того, чтобы вернуться туда, где проходили детские и юношеские годы. Где каждый переулок, каждый дом был связан с воспоминаниями об одноклассниках и друзьях. Где подъезды, проходные дворы и подворотни хранили звук его шагов и запах сигарет, которых выкурено было тогда немало. Тимофей изредка возвращался в те места, сидел на скамейке у пруда, смотрел на лениво скользящих по водной глади лебедей, мысленно пытаясь восстановить в памяти то, что было дорого, что отзывалось в сердце радостью и болью. Но с каждым разом всё отчётливее понимал, что постепенно он здесь становится чужим, и место это скоро будет неприятно его взгляду. Вот и улицы забиты до предела иномарками, так что по тротуару даже не пройдёшь. И вычурной архитектуры дома, в изобилии, словно грибы в дождливую осень, появившиеся за эти годы. И мелкие лавчонки, маленькие ресторанчики и кафе, вечно полупустые. Здесь понемногу обустраивалась какая-то другая жизнь, непонятная и ненужная ему. Он становился здесь чужим, потому и не было ему сюда возврата.
А накануне Тимофея пригласили на собрание членов-пайщиков кооператива. Речь должна была зайти о сносе того самого забора. День был пустой, вечером и того горше – совсем нечего было делать. Поэтому и пошёл.
Актовый зал расположенной по соседству средней школы забит был под завязку, до отказа. Тимофею Петровичу давно уже, с начала девяностых, не приходилось видеть такого скопления взволнованных людей, такого яростного, могучего порыва в намерении отстоять свою единственную, неопровержимую и непререкаемую правду. Всё это ясно читалось на лицах тех, кто явился на собрание, и не было силы, которая могла бы противостоять этому напору.
Честно говоря, поначалу даже стало смешно – стоило ли огород городить из-за такой пустяковины, как забор вокруг жилого дома? В конце концов, ко всему можно приспособиться, если очень уж прижмёт. Главное, не отступать в том, что составляет основу более или менее сносного существования. Скажем, если кто-то захочет перекрыть вам воду или обесточит электрический щиток – вот тогда понятно желание пострадавшего пойти на самые крайние в отношении злоумышленника меры. Тогда любые контрдействия и любые аргументы в их оправдание можно было бы понять. В конце концов, если надо тебе вентиль на