Плотный туман.
Откуда?
Что происходит?
Неужели Зона?
Наверняка!
А йетти?
Стас подтянул ноги, сел. С трудом выпутался из лямок рюкзака, достал топорик – жалкое оружие, но лучшего нет.
Снег летел отовсюду, он кружил в воздухе, бил в лицо, лепился к ветвям деревьев, к зеленым листьям, падал на траву, спекаясь жесткой коркой. В густом тумане ничего нельзя было разобрать: лес, небо, солнце – все исчезло, остались лишь смутные тени ближайших деревьев и клочок земли под ногами.
Стас не был уверен, что он находится на том же месте, где потерял сознание. Может быть это жуткое существо оттащило его куда-нибудь? Иначе почему он очнулся лицом к небу?
Черный камень!
Он сел на корточки, застывшими пальцами стал разгребать жесткий снег вокруг себя. И почти сразу наткнулся на плоский булыжник, о который разбил лоб.
Значит, он все на том же месте.
Значит северо-запад там.
Там ли?
Стас поднялся.
На сегодня хватит. Надо идти назад. В деревню, в теплую избу, к Варваре Ивановне, к бестолковой Малке, к копошащимся в земле курам, к расшаркивающемуся петуху, к парному козьему молоку, к голосам, звучащим из радио… Надо идти в лето.
Зона подождет.
Он непослушными корявыми пальцами застегнул куртку. Вытащил из рюкзака легкий плащ из полупрозрачного пластика, накинул на плечи, натянул на голову капюшон.
Теплее не стало.
Надев рюкзак и подхватив гитару, Стас двинулся в путь.
Он не подозревал, что по-прежнему приближается к Зоне. Падая, Стас потерял правильное направление, и, кроме того, великан-йетти, переворачивая его на спину, немного его развернул.
Стас думал, что возвращается в деревню.
На самом деле он шел к северной границе Зоны. Именно туда, откуда приполз туман, откуда холодный ветер наносил колючий снег.
Стас шел быстро, то и дело запинаясь, падая. Ветви деревьев, неожиданно появляясь из тумана, хлестали его по лицу, хлопали по пластику плаща, сбрасывали на голову смерзшиеся комья снега. Несколько раз он проваливался в невидимые ямы, нога застревала в валежнике, и только благодаря прочным, высоким, накрепко зашнурованным ботинкам он не вывихнул лодыжку. Конечно, ему следовало идти медленней, осторожней, пробуя каждый шаг, но Стас все больше замерзал, а движение согревало.
Он не мог остановиться. Не мог замедлить движение.
Он шел и шел, забросив гитару за спину – она мешала, болталась, била по бедрам и ягодицам – но ему необходимо было, чтобы обе руки оставались свободными: в одной он держал топор, а другую вытянул перед собой, прощупывая путь и одновременно прикрывая глаза.
Потом он запел песню, стараясь перекричать гул невидимых деревьев, скрежет гнущихся стволов, посвист ветра в кронах. И свой страх.
– Эх, дороги – пыль да туман, холода, тревоги, да степной бурьян…
Он вымок – только ноги, обутые в берцы, оставались сухими. Продрог. Устал. Проголодался.
Остановиться он не мог.
– …А