это поразительно, сказала я, что в Англии книги на английском + во Франции на французском, через 2000 лет это будет так же поразительно, как Страна Жевунов + Изумрудный город, а пока очень странно, что люди со всего мира съезжаются в одно место выводить нацию английских писателей + в другое – выводить писателей испанских, и это так грустно – наблюдать, как в литературе все языки растворяются в английском, который в Америке – язык забвения. Я утверждала, что тем самым искажается взаправдашнее прошлое, а европейский язык не может исказить европейскую страну, снимать Канзас нужно в черно-белой гамме, а для Страны Оз требуется «Техниколор», + более того (я пришпоривала свою идею рьянее, чем хотела, но останавливаться было поздно), это возмутительно, что люди, которые, в общем и целом, были самыми интересными героическими жестокими иммигрантами в литературе новой своей страны становятся лишь актерами которые говорят на ломаном английском или курсивом + в общем + целом их + их потомков полное незнание собственного языка + обычаев вообще не может быть выражено новым языком, который забыл, что ему было что забывать.
Эмма сказала: То есть ты считаешь, они должны быть не только по-английски.
Вот именно, сказала я. Как только понял – непонятно, почему раньше не сообразил.
Ну, сказала Эмма, говорят же, что будущее – за компьютерной версткой…
Хочешь, я напечатаю письмо на 100 слов за минуту? спросила я, поскольку у меня была работа. Письмо на 50 слов за 30 секунд? Письмо на 5 слов – за 3?
Я надеюсь, тебе не очень скучно, сказала Эмма.
Я сказала: Скучно!
Я понимаю, это не очень интересно, сказала Эмма.
Я хотела было ответить: Но абсолютно завораживает. Однако разум взял верх, и я сказала: Главное, что у меня есть шанс подумать, чем заниматься дальше.
Вот именно таких банальных и скучных замечаний я бы предпочла избегать при умном и обаятельном человеке, но Эмме, похоже, немало полегчало. Я сказала: Этого-то я и хотела. Все совершенно нормально.
Работа была совершенно нормальная, Эмма – умная и обаятельная, а я жила в Лондоне. Я попыталась последовать примеру Рильке, но задача оказалась нелегкой. И дело даже не в преклонении пред чьими-то работами: Рильке преклонялся перед Сезанном, но Сезанну секретарь был без надобности, во всяком случае – платный секретарь. Мне не нравилась идея работать на Родена, чтобы преклоняться перед Сезанном; по-моему, если являешься к человеку под дверь, хорошо бы хоть преклоняться перед его работами.
Иногда я каталась на метро по Кольцевой и читала книжку по органической химии, иногда «Положитесь на Псмита» в 20-й или 21-й раз, иногда смотрела прекрасного и нелепого Шерлока Холмса в исполнении Джереми Бретта[27], а иногда, конечно, «Семь самураев». Иногда ходила в «Жареных кур Теннеси».
День проходил за днем. Миновал год.
«Одиссея», песнь 8.
«Одиссея», песнь 9, и по ходу дела спрашивает каждое слово.