меркам, конечно. Но в Ленинграде на заводах, продолжал размышлять Рублёв, не щадили живота своего выходцы из бывшей интеллигенции, принявшей революцию как должное. И эти интеллигенты за станками разбавляли топоту и работяг из крестьян. В родном же городе Александра интеллигенции не было никогда. Так что слой советских рабочих, прорвавшихся из грязи в князи, здесь, как и по всей стране, безоговорочно считался сливками общества. Без этих людей было просто невозможно представить себе город.
Как невозможно представить его и без тюремных колоний, которые здесь, как и заводы, на каждом шагу. На чёрном фоне воображения Рублёва появились вышки дежурных и заборы – колючие картинки из детства. Большинство местных зон – строгого режима. Здесь содержатся и воры, и насильники, и убийцы. Когда они выходят на свободу, то, недолго думая, остаются в городе своей отсидки. И город вынужден их принимать – долг, который исправительная система Советского Союза неизвестно за какие грехи на него повесила. Эти колонии, вернее их обитатели, уже в генотипе местности. Взять хотя бы «феню». На этом языке здесь говорят большинство жителей. Александр, например, многие слова из тезауруса колонии знал прекрасно уже к пятому классу. А как люди говорят, так они и живут. И поэтому для многих на родине Рублёва не считается зазорным, например, ежедневная пьянка, регулярное избиение жены, драка под занавес посиделок в кабаке, да и мелкий грабёж воспринимается как небольшое баловство.
Заводы и колонии отразились не только на архитектуре города – дома строились вокруг них, но и на архитектуре горожан – их мировоззрение, их воспитание, их безропотность, их ненависть друг к другу. Не от этого ли сам Рублев сбежал в своё время в столицу? От этого! От дозволенного криминала, от пошлости, от быдла, от свалок в центре города, от хамства в магазинах и в трамваях, от тотального пофигизма. Нет, Александр не винил в этом горожан, причину он пытался найти в истории, в традициях, в ошибках системы. И чем больше он сам перед собой защищал земляков, тем больше понимал, что не такие уж они и невиновные, шансы на жизнь есть и у них. Ведь взялись же откуда-то эти RASSOLNIKI! Тот же его друг Александр Ведов! Тоже, между прочим, из династии рабочих. Ведь он смог пойти по другой дороге, поступил в вуз, был блестящим студентом, активистом, он не побоялся объявить войну топоте. Рублёв понимал, что Ведов боролся не с гопотой в физическом обличии, он боролся с тем нравственным городским скелетом города, кости которого были омерзительны до тошноты.
От этих мыслей Рублёв открыл глаза и вздрогнул, он испугался. По его логике получалось, что Ведов герой. А это, конечно, не так. Но откуда взялось в нём это желание бороться именно таким способом? И откуда взялись его сторонники? А может быть, всё проще, может быть, здесь всё дело в корысти, может быть, они выполняют чей-то заказ? Боже, опять вопросы. Александр от бессилия взглянул в иллюминатор, как бы ища сочувствия у хозяина облаков, но даже ангелы не появились и не подмигнули ему, не пообещав, что