так, будто ее ударили ногой, а не открыли рукой, как полагается воспитанным людям, и на пороге появился Антон. Он так и застыл в проеме, сжав одну из рук в кулак и прижав к груди, с немым ужасом взирая на меня и на кошмарный беспорядок, совсем не подходящий его комнате. Вместе с ним в комнату ворвался и свет, яркий и ослепляющий. Парень коснулся выключателя, нерешительно шагнул вперед, раздумав быть второй статуей в этой комнате, но потом вновь остановился. Он ничего не говорил, но его взгляд был подобен всем тем взглядам, которыми жалостливые личности награждают слабых раненых животных, истекающих кровью, но не смевших от страха перед людьми не подать ни звука.
Молчание хрусталем, этаким новым матовым плафоном, повисло над нами. Общая нерешительность окутала нас сияющей светло-серой сетью. Мне было больно, но на миг я подумала, что и Антон… нет, Кей, тоже чувствует боль.
Я думала, что молчание будет долгим, ведь вид у парня был таким потрясенным, словно здесь сидела не одна я, а пировали два десятка привидений, часть из которых играла в развеселом сводном оркестре «Кладбищенские истории», где я была дирижером.
Я тихо, приглушенно рассмеялась, чувствуя себя актрисой.
– Катя! Катя, ты что? – закричал Антон наконец.
«Катя, ты что!» – передразнивая, пропищал ехидно в моей голове внутренний голос, не желая отпускать руку довольной Ярости.
– Что случилось? Что?!
Вот же орет! Не думала, что у Антона такой громкий голос. Да, он достаточно громкий у Мистера Совершенство по имени Кей.
Кричит… Наверное, ему очень не понравился беспорядок в комнате. Еще бы, я бы тоже не была от такого варварства в восторге.
– Катя! – его чересчур громкий голос эхом отозвался в моей голове. Я поморщилась. – Катя! Катя, ты меня слышишь?
Нет, я оглохла, ослепла и отупела. Козел, какой же ты козел. Придурок. Ненормальный ублюдок. У тебя ведь проблемы с психикой, не так ли? Или ты принадлежишь к некой новой разновидности извращенцев?
Я подняла на блондина все еще злой и уже беспомощный взгляд, но промолчала. У меня почти не было сил, чтобы вставать, так зачем же я буду говорить? Этот мерзавец недостоин, чтобы с ним разговаривали. Едва только я подумала это, как мой рот сам собой открылся, и я едва ли не прорычала:
– Кей… Кей. Ненавижу.
– Что ты сказала? – тихо-тихо, так, что я с трудом расслышала, спросил он.
– Ненавижу, – с придыханием сообщила я.
– Что? – парень все еще разглядывал меня. – Что ты говоришь? Катя, ты в порядке?
И он медленно стал подходить ко мне, осторожно, боясь спугнуть.
– Ты – Кей. И ты – Nзапрещено цензуройN, – выдавила я из себя, внимательно следя за его движениями.
– Солнышко, что с тобой? – его глаза расширились. Какой виртуозный актер!
И солнышко твое погасло, чтобы возродиться не ясным и золотистым кругом, а серебряным и мрачным – луной.
– Не смей меня так называть, – прошипела я.
– Катя… – Он вновь замер. – Что ты несешь?
– Что