и летят тяжело, а все-таки летят! Трудная жизнь у птицы, – задумчиво сказал Михаил Михайлович. – Я это понял, когда встретился раз с самим Хозяином тростников.
– С водяным? – покосилась я на Михаила Михайловича.
– Нет, это сказка про правду, – ответил он очень серьезно. – Она у меня записана.
Он вынул записную книжечку и стал читать глуховато, неторопливо, с остановками и раздумьями на паузах, как один только он умел читать свои записи и рассказы.
Он читал, будто беседовал сам с собой.
– «Встреча с Хозяином тростников, – начал он. – Мы шли с моей собакой краем трясницы возле тростников, за полосой которых был лес. Шаги мои по болоту едва были слышны. Может быть, собака, бегая, пошумела тростниками, и одна по одной они передали шум и встревожили стерегущего своих молодок Хозяина тростников.
Он, потихоньку ступая, раздвинул тростники и выглянул в открытое болото… Я увидал перед собой в десяти шагах отвесно стоявшую среди тростников длинную шею журавля. Он, ожидая увидеть самое большее лисицу, посмотрел на меня, как если бы я посмотрел на тигра, смешался, спохватился, побежал, замахал и, наконец, медленно поднялся на воздух». Трудная жизнь, – повторил Михаил Михайлович и спрятал свою книжку в карман.
В это время опять трубанули журавли, и тут, пока мы слушали, а журавли трубили, перед нашими глазами шевельнулись тростники и любопытная водяная курочка вышла к воде и прислушалась, нас не замечая. Журавли еще крикнули, и она, маленькая, тоже крикнула по-своему…
– Я впервые понял этот звук! – сказал мне Михаил Михайлович, когда курочка исчезла в тростниках. – Она, маленькая, хотела крикнуть тоже как журавли, только для того хотела крикнуть, чтобы лучше солнце прославить. Ты заметь – на восходе все, кто как умеет, славят солнце!
Снова раздался знакомый трубный звук, но какой-то отдаленный.
– Это не наши, это на другом болоте гнездовые журавли, – сказал Михаил Михайлович. – Когда издали кричат, всегда кажется, будто у них там как-то совсем не по-нашему хорошо, интересно, и хочется поскорее к ним пойти поглядеть!
– Может, для того и наши к тем полетели? – спросила я.
Но на этот раз Михаил Михайлович ничего мне не ответил.
После мы долго шли и больше ничего с нами не случалось.
Правда, еще один раз над нами показались в полете длинноногие крупные птицы, я узнала: это были цапли. Видно было по их полету – они не из здешнего болота: они летели откуда-то издалека, высоко, деловито, стремительно и всё прямо, прямо…
– Будто какие межевики воздушные взялись пополам весь земной шар разделить, – сказал Михаил Михайлович и долго следил за их полетом, запрокинув голову и улыбаясь.
Тут вскоре кончились тростники, и мы вышли на совсем высокий сухой берег над рекой, где Бекса делала крутой изгиб, и в этом изгибе чистая вода на солнечном свету вся была покрыта ковром водяных лилий. Желтые во множестве раскрыли свои венчики навстречу солнцу, белые стояли в плотных бутонах.
– Я читала у тебя в книжке: «Желтые лилии раскрыты с самого восхода солнца,