как будто делала это каждый день с младенческих лет. Возможно этому способствовали новенькие туфли, которые я купил ей на Крещатике и шитое там же на заказ длинное широкое платье.
Через пару минут мы уже сидели за столом на заднем дворе и Эйтан вынимал из своей бездонной сумки упаковки израильских фиников и халвы, которые завершила бутылка арака. По весеннему времени на огороде еще ничего не было и Надежда принесла огромную банку маринованных помидоров. Богдан, высокий и стройный пожилой мужчина, много старше тети Нади, разлил арак по рюмкам и провозгласил неожиданный тост:
– За то, чтобы не было войны!
При этом он смотрел на бабу Катю. Эйтан согласно кивнул, выслушав перевод и мы выпили молча. По внешнему виду бабы Кати трудно было понять приходится ли она матерью Надежде или Богдану. Было ей непонятно сколько лет, но запросто могло быть и за сто.
– Что смотришь, сынок? – сказала она – Наверное гадаешь, с какого я года?
Она улыбнулась и морщинки побежали в разные стороны. Пожалуй, именно так будет улыбаться Анюта, когда ей будет под сто лет. У меня будет хорошая старость, подумал я. Если доживешь, ехидно вставил внутренний голос.
– В 41-м, когда немцы пришли, мне было в аккурат десять лет – продолжала баба Катя – Вот сам и считай. Мой долгий-то век мне не просто так достался. Наверное, то Господь сподобил за те муки, что я перенесла в детстве. А ты, дочка, где родилась-то?
Она пристально смотрела на Аню и та, наверное не решившись соврать, ответила честно:
– В Киеве, бабушка, на Подоле…
Перед поездкой в Заворичи, мы с Аней прогулялись по Киеву. У Эйтана были какие-то дела в посольстве и он, к нашему великому облегчению, предоставил нас самим себе. Весеннее солнце согревало, но не пекло и великий город встретил нас робкой первой зеленью и чистыми после дождя улицами. Для нас Киев начался с парка Владимирский горки. Аня крутила головой и все безуспешно пыталась узнать знакомые места, пока мы не вышли на смотровую площадку.
– Ага! – обрадованно закричала она – Славутич-то почти не изменился!
Вряд ли в Х-м веке через Днепр были перекинуты мосты, а берега забраны набережными. И все же я верил Анюте: наверное неизменным осталась мощь реки и правильность ее изгиба. За нашими спинами обнаружился памятник Владимиру, заставивший нас расхохотаться. Каменный князь был совсем не похож на того правителя, с которым я имел содержательную беседу у пристани на Подоле. И еще меньше он напоминал феодала, стремившегося получить "право первой ночи" с моей будущей женой.
Потом были волшебные улицы Киева, Святая София, площадь Независимости и Крещатик. У Золотых Ворот Аня покачала головой:
– Не помню такого, наверное, позже построено. В мое время киевский детинец был невелик и почти целиком деревянный, кроме, разве что, княжеских хором. А Софийские ворота только начали строить.
Но от Софийских ворот трудами монголо-татар ничего не осталось кроме символической метки на асфальте Владимирской улицы. После этого мы спустились по Андреевскому спуску на Подол. Но и там мы