улыбнулся, глядя на Фёдора, словно на малое дитя, при этом подумал, что парень действительно непроби- ваемая натура, а по наивности превосходит подростка, во- преки тому, что в колонии побывал: миролюбиво, вполне доходчиво стал разъяснять:
– Не торопись. Туда всегда успеешь, чаще вопреки сво- ему желанию, если уголовное дело на тебя заведут, а без не- го – кто же тебя туда примет? Ну, а коль неймётся, бери на себя того курьера по Зверево, вмиг очутишься там. К тому же
– в следственной камере держать долго не будут мест мало, в Армавир по этапу отправят. Так что лучше спокойно месяц с бомжами пересидеть.
– Да-а-а ты прав начальник, тот вариант не для меня. Слушай, а одиночки случайно в вашем бомжатнике не име- ется? Я бы с удовольствием согласен и больше месяца у вас отсидеть, лишь бы подальше от этих вурдалаков.
– Вновь мимо. Тебе же не в новинку сидел ведь, зачем глупые вопросы задавать?
– Запямятовал. Когда сажали, юнцом ещё был; всё было как в тумане, подробностей путём и не помню, другое в го- лове было – обида на весь свет.
В это время в кабинет вошёл сержант один из тех, кото- рые доставляли Фёдора в отделение, лейтенант, взглянув на сержанта, сказал:
– Всё Раскольников вопросы исчерпаны, отправляйся в свою санаторную палату займись там воспитанием, как ты их называешь вурдалаками – соседями по курортному отдыху. Сержант, проводи гражданина в камеру.
В коридоре сержант, идя сзади Фёдора, сказал:
– Там Руслан тормозок передал, после принесу в камеру, только курите по очереди, а то махоркой всё здание прово- няете, шеф наш не любит подобных запахов. – На что Фёдор ответил язвительно:
– Вы или тут все обоняние потеряли? да махорочный за- пах с вашими запахами – «Красной Москвой» покажется.
После того как в камере появился в избытке табак, и да- же съестным Фёдор поделился с сокамерниками, к нему ста- ли обращаться уважительно чуть ли не кланяясь в пояс. Фё- дор, немного потерпев: не любил он этих человеческих уни- жений даже по отношению к себе – за кусок колбасы и само- крутку махорки – после чего сказал пренебрежительно, про- должая называть их неуважительно:
– Слушайте вурдалаки, прошу без телячьих нежностей, это хоть и бомжатник, но та же кича, а значит и правила должны соответствовать ей. Сейчас мне надо подумать, а вы как-нибудь, потише, базарьте.
Лёг на бок, лицом отвернулся к стенке и в который уже раз подумал, что вначале везучая полоса жизни, вдруг ни с того ни с чего, подкралась незаметно и сменилась на тёмную невезуху. Подумал о деньгах – их было жаль, ибо глубоко в душе он с ними уже распрощался. Помурыжут, помурыжут, да и замылят бабки, – подумал он. Старался гнать эту мысль от себя, потому как много душевной боли приносила она: и подарка не купил заранее матери, как советовал Абдула, и своего рабского труда в течение двух лет жаль было, и злость на себя жгла, что пошёл
на поводу своих эмоций. На смену этим мрачным думам, стал