и завхоза. В ближайший день – можно сказать, что с завтрашнего дня будут определены места для животноводческих хозяйств, а также места для сельскохо- зяйственного инвентаря. В эти места вы будете обязаны свести свою живность, исключая птицу и снести инвентарь у кого какой имеется. С этого дня работать станете сообща как на земле, так и возле скота. На всё прочее, как говорится, на раскрутку и упо- рядочивания этих дел вам даётся ровно неделя, считая с этого часа. Предупреждаю всех во всеуслышание, что всякий саботаж, уклонение от поставленной задачи партией и советской властью будет рассматриваться как злостная контрреволюция, с после- дующими последствиями. Такими элементами, которые будут вставлять нам палки в колёса, партия и народ нянчиться не бу- дут, для этого имеются органы ОГПУ.
Особо хочу довести до вашего сведения, что в других ста- ницах и сёлах вот уже целых два года как их граждане с успе- хом трудятся во вновь созданных коллективных хозяйствах на благо нашей великой Родины. Ваше село не подвинулось в этом направлении ни на шаг, хотя к вам приезжали уже не раз. Потому и спрос с вас будет особый, потому как надежды, что у вас проснётся самосознание, у руководства района больше нет. Прямо ещё раз повторяю, хотите вы этого или не хотите вам придётся подчиниться власти – иначе, зачем мы тогда вообще есть! У меня всё! У кого есть прения, прошу на трибуну.
Толпа таила гробовое молчание. Немного подождав, под- нявшись из-за стола, председатель сельского совета спросил в толпу:
– Может у кого-нибудь вопросы, какие будут? Задавайте.
Народ ответил тем же молчанием. Тогда поднялся вновь секретарь и сказал:
– Ну, если вопросов нет, значит всё и всем понятно. Будем выполнять! Собрание считаю закрытым можно расходиться. Над толпой в мёртвой тишине нависло облако человеческих незри- мых единых мыслей как холодная безнадёжность, которая ви- тала над головами, была ощутима сознанием, но не в состоянии была проявиться, это почувствовали даже сидящие за столом представители власти. Народ какое-то время ещё стоял, молча уставившись сотнями глаз, в которых отражалась печаль и нена- висть в сидящих за столом начальников. Потом не спеша, так же храня молчание, стали расходиться. Последующие дни в дерев- не были необычные, то, что стало происходить, село не знало со дня его основания. Самым дефицитным и дорогим товаром вдруг стала соль. За ней ехали во все концы, платили не торгу- ясь, лишь бы купить и побольше. Народ резал скотину и солил её. Вначале резали втихую, чтобы кто меньше знал. Но уже че- рез два дня резали скотину никого, не опасаясь и не таясь. С лошадьми не знали, что и делать. Лошадь не зарежешь и не засолишь, как на грех и цыгане куда-то запропали, то хоть за треть стоимости продать можно бы было, а то хоть плачь! Были и такие, которые выводили в степь подальше, говоря ей на прощанье: «Иди дорогая, куда глаза глядят, может, лучшую до- лю найдёшь себе, чем в том колхозе…».