только представьте себе, насколько нелепо выглядят линии пересечения человеческих взаимодействий целиком и полностью, а не лишь на определённом отрезке времени, концентрирующим «смысл» жизни в одном мгновении. Ведь и Рим был построен для того, чтобы великая цивилизация пала под натиском варваров-скотоводов. Ведь и империи вроде нашей, Российской, падали под натиском революции лишь для того, чтобы стать «прогрессивной» отсталой клоакой, рассадником для быдла, набожных фарисеев, болящих суевериями, нищеты и ничтожества, застывшего в развитии. Ведь и Япония, бывшая обителью благородия и чести, стала Содомом наяву, порождающим извращения день за днём. Ведь и Нотр-Дам-де-Пари был построен лишь для того, чтобы сгореть. Так и наш мир существует лишь для того, чтобы быть уничтоженным. Так и мы родились лишь для того, чтобы умереть. Прах к праху. Все наши надежды на любовь и счастье должны сгореть дотла, покуда мы живы, чтобы мучились мы дольше, а дьявол ликовал, зная, что запрет и выход из игры карается – о боже! – выселением с общего кладбища куда-то за ограду. Как же жить-то после этого? Да ещё и не отпетым…
А, ну да, уже никак, ведь вы мертвы и в покое блаженны. У дьявола есть свой вкус на людей, и ад и рай лишь во власти его, но он не сугубо зла природы воплощенье. Быть может, Богом он и осуждаем, но в дискуссиях они вместе утопают под лунным светом, бродя по тропинкам, как друзья-мыслители, чьи мнения не сходятся, но в том и прелесть их беседы.
Подъём и спад – вот качели дьявола, на коих он качает весь мир и где столетие – лишь малый угол наклона этих дьявольских качелей. Всё светлое, что в мире этом есть, будет испачкано в человеческой прогрессивной мерзости. Чем дольше человеческая раса существует, тем больше подмен понятий происходит. И так как ад наполнен благими намерениями, а рай же – благими поступками, то ад уже давно разросся на Земле. Высшее благо современного эгоистично-гедонистического общества заключается в удобном благе и намерениях, а не в действии ради действия. Уж дьявол для того и мучает столь мягкие и чуткие сердца, чтоб после смерти долгим эхом в покое звучал их громогласный смех. «Я что, вот это вот?.. Ради него, чтобы он вот так?.. Ха-ха, не может быть! Какой абсурд! А вот они? Ах, что же, вижу, что напрасно было. Спасибо, добрый мой сатир, я вижу правду сердца человека. Но кто же здесь ещё смеётся? Они? Те добрые сердца, что муки в жизни видели одни? А где же все иные? Им долгих лет ты предрешил, и плотное потомство, и успехи? Ах, вижу, вижу, будет им больней, а до того им жить и жить, страдать и более страдать!»
И выбор будет сделан мнением двух судий: кому заслужен будет свет, кому покой, а кому тьма. И уж поверьте, что покой тут лучший из всех возможных вариантов; лучше, нежели тот приторный, слепящий глаза свет или же мучительная тьма, в коей глаза открыты будут вечно, но оттого светлее не будет ни мгновения. «Смотри, что есть твой мир! Твой смысл – пустая темнота! Вот твой успех, твои все сбереженья.