глотков чая, похрустывая сушками, он перевернул страницу, разглядывая рисунок обнаженного парня с рельефной мускулатурой. Тот был изображен в полный рост, с крестиком на груди. Стоя вполоборота, он наблюдал за выглядывающей из-за дерева обнаженной девушкой, голову которой украшали спускающиеся до плеч волнистые волосы. Под рисунком значилась внушительная буква «Я», подразумевавшая самого Милославского, ниже – размашистая подпись владельца тетради. За рисунком пошел текст. Бегло просмотрев прочитанное ранее, Папуша продолжил чтение.
«…В Питере все продолжилось. У сестры матери, тети Лизы, одинокой стареющей вдовы, после смерти мужа на первом месте была работа. На Ленинградском радио она была самым опытным звукорежиссером, трудилась там с утра до позднего вечера. Бродить вдоль и поперек по городу, где многое было известно, включая знаменитые музеи, не хотелось, и теткина дача под Комаровом стала моей берлогой.
Просыпался я поздно, не раньше полудня. Что-то ел, потом уходил на пруд, где плавал, загорал и читал эротическую литературу. Вечером обходил местное кладбище с множеством старинных надгробий, потом шел к электричке. Было любопытно наблюдать за отъезжающими и приезжающими из Питера, особенно мое внимание привлекали девушки, молодые женщины. Однако подойти к ним, разговориться, познакомиться я не решался.
Через неделю, после житья в Комарове, я, как обычно, пошел к электричке. К вечеру небо покрылось тучами, дневная жара спала. Я понаблюдал за толпой людей, вывалившейся из вагонов. Ничего нового, будничный летний вечер, когда все, приехавшие из Питера, торопятся на дачи. Потом привычно свернул к кладбищу, и тут, метрах в сорока впереди себя, заметил мелькнувшую между деревьями женскую фигуру.
Что-то необъяснимое толкнуло меня вперед. Я ощутил прилив крови к голове, лицо покраснело, руки и ноги, казалось, налились сверхъестественной силой. Ускорив шаг, стараясь тише ступать, приблизился к незнакомке. Она уже шла среди могил, остановившись у выкрашенной светло-голубой краской железной оградки.
Открыв дверцу, с букетом цветов незнакомка склонилась над надгробием из темного мрамора. Через мгновение я сзади набросился на нее. Дальнейшее помню смутно. Развернув девушку к себе, сдавил шею, стал срывать с нее одежду. Она выпустила букет, вскрикнула, судорожно задышала. Я сдавил шею сильнее, сорванные трусы засунул ей в рот. Впился зубами ей в груди, одну, другую. Себя уже не контролировал, лишь овладев незнакомкой, увидел, что она мертва. Тогда я затащил тело под кусты за оградой и покинул кладбище с противоположной стороны…
Искупавшись в пруду, вернулся домой, что-то поел, выпил водки и сразу уснул. Прошло два дня. Я вновь почувствовал неодолимое желание овладеть женщиной, но на кладбище не пошел. Все это время по Комарову только и ходили разговоры об убитой и изнасилованной Анастасии Балязиной, в принесенной тетей Лизой городской газете я увидел ее фотографию…»
«Откровенно и волнующе этот маньяк пишет, – подумал Папуша. – Тут куда живописнее, чем в официальных протоколах его допросов, уголовном деле».