соглашаться не спешил. Уж тем более, если в качестве аргумента хотят использовать кулаки: и так хватает вокруг чего угодно, что успешно испортит настроение.
Тук-тук-тук. По ржавому ведру, смятому в середине, с дырками, с оставшейся третью кругляша донышка, начала барабанить дробь начавшегося дождя. Стало влажно, разом на куртку и брюки осела мелкая морось. Где-то в леске, неподалеку, тоскливо каркала ворона. Трава, из радостно изумрудной утром, превратилась во что-то враждебное, шелестящее отяжелевшими перьями, что-то, казалось, щепчущими друг другу. Хотя нет, звук и правда был, и шел он, зло урчащий, именно из травы.
Из нее, высоченной, по колено даже драчуну, зашипело и фыркнуло. Чуть позже на растерявшегося здоровяка вылетело что-то большое, мохнатое и дико завывающее. Приземлилось серое в полоску ядро прямо на синюю фуфайку, туго обтягивающую выпуклую грудь. Здоровяк тонко, по-девчоночьи закричал и замахал ручищами, полетела рыжая вата, куски шерстяной рубахи, кровь.
Друзья синефуфаечного изменились в лице и собрались задать деру. Азамат им этого не разрешил, прыжком оказавшись рядом. Камча, пусть и короткая, свистнула, рубанув первого по ногам, мужик заорал, повалился головой вперед. Второго, явно решившегося все же побороться, приголубила рукоять плети, украшенная солидным металлическим шаром. Череп гулко отозвался, войдя в контакт с камчой, глаза у деревенского ухаря сошлись к переносице, и он провалился куда-то внутрь себя, глубоко и надолго. Бежавший первым вскочил, развернувшись к Азамату, пальцы судорожно зашарили у пояса, стараясь достать нож. Чуть позже ошалевшие глаза повернулись в сторону уже затихшего шипения и рева, и мужик замер, уставившись на Саблезуба.
Кот сидел на задире и явно не верил в жизнь вокруг и себя в ней. Закатившиеся глаза уставились куда-то в глубь низкого серого неба, руки чуть заметно подрагивали. В целом же здоровяк старательно не шевелился. И немудрено – Саблезуб весил почти как годовалый алабай, но казался куда страшнее, особенно вблизи, нагло развалившись прямо на разодранной фуфайке и облизывая лапу. Заднюю, у самого ее начала и все остальное, находящееся рядом. Красный язык так и мелькал меж длиннющих верхних клыков.
– Никуда не уходи. – Азамат пнул друга драчуна в голень. Мужик зашипел и сел, свернувшись клубком. – Удирать вздумаешь, дурья голова, кота на тебя спущу.
Третий так и валялся в траве, лишь начал чуть шевелиться. На макушке, поближе ко лбу, взбух немалый желвак. Грудь чуть заметно приподнималась – живой, и ладно. Азамат хмыкнул, повернулся к лошадям. Те мирно стояли, стреноженные и даже не думали попытаться распутаться. Серая, как мышь, кобылка так вообще тихо и мирно хрустела сушеной рыбой в торбе. Жеребчик, весь путь горячившийся, нервничал: косился на Азамата покрасневшим глазом, переминался с ноги на ногу, рыхлил острыми копытами землю, скалил подпиленные зубищи. Хвост, короткий, жесткий, так и мелькал, монотонно ударяясь по буланым бокам. Ших-шлеп, ши-и-их – шлеп.
– Но, но, тсс-с-с, голуба, тиха-тиха. – Азамат подошел, крепко взял за уздечку, потрепал коня,