меня зарежешь? – издевательски поинтересовался он, но при этом не двигался. Ждал.
Его взгляд изменился, там больше не было безумия. Лишь хладнокровие и похоть.
Он всегда хотел меня.
Захотел, как только увидел и взбесился, когда я вместо пускания слюней как делали многие, взяла да и вылила стакан с компотом ему в лицо.
Перед всей столовой. Унизив его, и загнав себя в такой капкан, что до сих пор не отпускает. Он не отпускает, держит в силках как рыбу своим взглядом, всем своими видом.
Его возбуждение, громко стучавшее в груди и вырывавшееся горячим дыханием изо рта, перетекало и в меня.
Но это неправильно. Он неправильный. Это раньше, он мог заставить течь меня одним касанием, пусть даже болезненным, но теперь я изменилась. Я не слабая. Я не слабая! Я уверена, что смогу с ним справиться. Так ведь?
– Ну же рыжуля, одно усилие и я тебя больше никогда не побеспокою, – не сползала ухмылка с его лица, но глаза оставались серьезными, жаждущими меня.
– Давай!
Рука затряслась от противоречий в желаниях. Я не убийца, да и не умрет он, хотя есть горло. Я перевела взгляд на его кадык, который, как и мое сердце ходило ходуном.
– Ну же, Меллиса, ты же сильная девочка. – тянул он слова, рассматривая мое бледное лицо. – Многого добилась. Иностранкой стала. Или нет? Или ты все та же покорная овечка, готовая лечь под того, кто проявит грамм заботы, – его слова прозвучали настолько унизительно и лживо, что рука с ножом затряслась.
Я понимала, что он специально провоцирует меня, но куда больше?
– Это не правда! – крикнула, пылая гневом, чувствуя как слеза скатилась по щеке.
Я хотела надавить сильнее, всадить нож в его отвратительную плоть по самую рукоятку, но просто не успела. В жизни, как в дикой природе. Один раз замешкался и ты лишь звено в пищевой цепочке.
Самсон, рукой словно хлыстом ударил меня по пальцам, выбивая нож и вдавливаясь в меня уже сам, прижимая к столешнице.
Я вскрикнула, но он же задрал рубашку, стягивая ее через голову и мои руки не стали ему помехой. Он сильно сжал грудь, одетую в тонкий кружевной бюстгальтер и я снова стыдливо застонала, ощущая, как мощные импульсы увлажняют место между ног.
Но почему!
Почему это так действует на меня?
И его поцелуй. Грубый до боли, резкий.
И, как это я не узнала это движение языка в клубе, как не поняла, кто оттягивает соски. Кто поглощает все силы и гордость одним движением руки от поясницы к заднице.
Когда-то я жила ради этих поцелуев, касаний, когда-то я любила настолько сильно, что меня потряхивало от одного властного приказа: «на колени» или даже дебильной фразы: «сними трусики, хочу твою щелку».
В Юре нет, и не могло быть ничего романтичного. Он был скорее жестокой машиной, позволившей себе маленькую слабость. Меня.
Меня он сейчас раздевал, целуя, чтобы пробраться пальцем туда, где так влажно и горячо.
Это все не было романтичным, это было самым настоящим насилием!
Алло, мозг! Хватит утекать вместе со смазкой, что растирал по клитору Самсон. Хватит!