представлять тебя в прекрасной наготе.
Но всё равно терзает одиночество,
Я восстаю, чтобы не двигаться ко дну,
Ищу в мечтах отход в пророчества,
Чтоб получить на будущее глубину.
Опять запутался в смешенье мыслей,
Мне простота и ближе, и ясней:
Отбросить бы сомнений муки,
Достать в другом бы месте дно.
И кажется: вот протяну я руки —
И станем мы с тобой одно.
«Глаза, распахнутые настежь…»
Глаза, распахнутые настежь,
На девичьем твоём лице,
И руки нежные, покладистые,
И обещанье вдалеке.
Твой стан – тростинка,
Рост высокий
И что-то там ещё внутри,
Там, где душа, – и вот я раб,[3]
Раб красоты твоей безмерной
И счастья, что не дашь мне ты.
Случай на московской улице
Был жаркий день московской улицы,
Вальяжно плавился асфальт,
И нехотя, скорей от скуки,
Цеплялся за протектора базальт.
Но вдруг забыл он про машины,
Нашёл иной он перехват:
Бегущей девушки подошвы
К себе приклеить – бег прервать.
А девушка бежала ловко,
Хоть и спортсменкой не была,
От преисполненного долга,
От радости, что жизнь мила.
Шарниры-ноги в такт ходили
И полных ног натяг брючин,
Что аппетиты распаляли
У многих истинных мужчин.
Но ритм и бег задор не усмиряли,
Насколько я заметить смог,
И ткань нескромно раздвигали
Большие губы между ног.
Открытая пузца платформа
Сверкала бликами насквозь,
В центре живота пупка воронка
Алмазной тенью уходила в плоть.
Повыше – буйство всех стихий природы шалых,
Свободных от бюстгальтера грудей.
Я б не сказал, чтоб слишком малых,
А полноты – для глазу чтоб милей.
Вот вы представьте: два арбуза,
Мятущихся как от зверей,
Размах от самого от пуза
И до… почти что до бровей.
Как вверх – волною поднимались,
Не слышен был этот замах,
Как вниз – со шлёпом опускались,
И оставался звон в ушах.
Вот на меня грудь набежала —
Я от испуга стал весь бел.
Спасибо кофточке: сдержала
Напор в немало децибел.
Мне показалось, что случайно
Я схлопочу по самый кон:
Приятно было б сиськой настоящей,
А если там лишь только силикон?
С тех пор всегда, от сна вставая,
Я повторяю как закон:
«Да не страшна мне грудь любая,
А страшен в ней лишь силикон».
Девица фыркнула мне внятно,
Мотнула рыжею копной,
И стало мне совсем понятно,
Что я ничтожство пред красой.
Вот вслед за ней глаза метнулись:
Хоть