Кто она такая? Полукровка, воспитанная, как истинная волеронка? Неужели же она не понимает – регир Дома Осеннего ветра ей не ровня!
Ясмина посмотрела на Дэвойра, он поднял голову при этих словах Фолкета и подался вперед, как будто бы хотел что-то сказать, но потом опять откинулся на спинку стула.
– И Дэвойр отверг ее притязания, не стал связываться с полукровкой, и сделал предложение благородной чистокровной волеронке. Ясмина Клартэ затаила злобу на счастливую невесту Дэвойра, и решила ее убить, – громко вещал Фолкет.
– Это неправда, неправда, я не хотела ее убивать, – шептала Ясмина, еле сдерживая слезы.
– Ну да что еще можно ожидать от эт-дэми, – презрительно бросил Фолкет.
Этого уже не выдержал Амьер Клартэ.
– Хватит! – рявкнул он, вскакивая с места. – Если ты еще раз назовешь Ясмину эт-дэми, забью это слово тебе в глотку вместе с твоими зубами и не посмотрю, что мы в суде.
– Вам не нравится правда? Теперь понятно у кого училась Ясмина убивать тех, кто неугоден или мешает, – ответил злобно Фолкет.
– Прекратите, региры! – раздался зычный голос одного из судей. – Регир Клартэ, сядьте на место и не вмешивайтесь в то, что говорит регир Фолкет. Вам будет дано слово.
– Тогда вмешайтесь вы! – потребовал у судьи Амьер и не думая садиться. – Это вы должны были пресечь оскорбления в адрес моей дочери! А я их терпеть не намерен!
– Регир Клартэ! Вы, несомненно, не самый последний волерон в нашем государстве, и даже являетесь родственником Владыки, впрочем, и предыдущий был вашим дядей. Но это не дает вам право вмешиваться в судебный процесс. Будьте так любезны, сядьте на свое место! Мы судьи, а не вы, и нам здесь решать является ли оскорблением то, что вашу дочь назвали полукровкой.
– Фолкет оскорбил ее! – не унимался Амьер. – Еще раз повторю, я не намерен это терпеть. Наведите порядок, уважаемый судья.
Он умом понимал – его пререкание с судьями может навредить Ясмине, но спустить Фолкету оскорбление его дочери не мог.
– Но вы же не будете утверждать, что ваша дочь чистокровная волеронка? – вкрадчиво спросил судья.
– Нет, не буду, – мрачно и нехотя согласился Амьер.
– Тогда в чем вы видите оскорбление? – делано удивился судья.
– Да, моя дочь не чистокровная волеронка, но она обладает теми же правами, что и все волеронки, независимо от того, насколько чиста их кровь! А эт-дэми остались в нашем прошлом, далеко не безупречном прошлом, а местами очень даже скверном. И называть дочь позорным словом эт-дэми я не позволю!
– Ах, в этом дело? Прошу простить, регир Клартэ, но мы еще не все привыкли к новым правилам, и все еще называем вещи своими именами, – ухмыляясь, ответил судья.
Амьер еле сдержался, чтобы не ринуться к столу судей.
– Довольно! – неожиданно громко хлопнул по столу другой судья.
Все разом замолчали, притихли.
– Что вы здесь устроили? Вы, Амьер, сядьте на место, а вы, Фолкет, не