часах не нажал. Впрочем, в следующий миг Кирсанов выключил планшет, который стоял в подставке справа. Жест вполне мог сойти за выключение своей части часов. – Какие новости?
– Не буду томить… – Бернштейн взял паузу.
Он вообще говорил настолько неторопливо, что другой на месте Кирсанова уже крикнул бы: «Не тяни резину!» Но Кирилл Константинович отлично понимал, что сейчас имеют значение не только слова, но и паузы, жесты, мимика и даже расстояние собеседника до монитора. То есть до веб-камеры в его рамке. Вот Владимир чуть подался вперед, и это означало, что сейчас он скажет или покажет нечто, предназначенное только боссу. Почему было не выставить из кабинета разведчиков и не поговорить открыто? Кирсанов этого не знал, но опять же понимал, что Бернштейн неспроста ведет себя так, как ведет.
– Знаешь что, Володя, – Кирсанов поднялся из-за стола, – сменю-ка я обстановку. Разомнусь заодно. Засиделся что-то.
Бернштейн кивнул. Собственно, на это он и намекал своим, казалось бы, немного странным поведением. Да, дело было не в разведчиках, притихших в кабинете координатора на диване у двери. Владимир без слов, взглядом и едва заметными телодвижениями просил Кирсанова перейти в другую комнату резиденции. В ту самую, где они впервые обсуждали скорректированную структуру полевой квест-сети ЦИК. Это была не нахальная прихоть координатора. Кирсанов сам предупредил, что только в этой комнате можно разговаривать, не опасаясь ничего и никого. В принципе, ЦИК был абсолютно надежным объектом, никакие конкуренты или внешние злопыхатели не могли прослушивать разговоры его сотрудников, да еще в главных отсеках, но в последнее время приходилось страховаться по полной программе. То есть и от внутреннего врага. Кроты определенно не дремали.
В секретной комнате обстановка была не такой по-деловому сумбурной, как в рабочем кабинете-студии. Здесь не было мониторов, рабочих столов, заваленных бумагами, стеллажей и вспомогательных столиков со множеством нужных и ненужных предметов, вроде дополнительных планшетов, качественного, но архаичного музыкального центра, разномастных кресел и вычурных трехмерных конструкций непонятного простому смертному назначения.
В «аквариуме» все было просто и лаконично, как в приемной, за которой следит дама-секретарь со строгой прической, в роговых очках и всегда одетая в крахмальную блузку и прямую юбку чуть ниже колен. Казалось, она вот-вот войдет через одну из трех одинаковых дверей и поинтересуется тоном автонавигатора, не хотят ли господа кофе. Впрочем, строгость и даже некоторая безвкусность интерьера – дорогой, но скучный ламинат на полу, стены под замшелый кирпич, белый потолок с точечными светильниками и ни одного окна – компенсировалась тремя яркими пятнами. Вернее – одним темным и двумя яркими. В одном из углов стояла огромная, наверное, двухметровая узкая черная ваза, на одной из стен висела абстрактная картина, а посреди комнаты стояло «дизайнерское» кресло в виде раскрытой раковины вызывающего купоросного