а около 4 часов утра шла в постель, чтобы утром опять старая сцена начиналась заново. Обращала на себя внимание удивительная противоположность между двумя ее состояниями: невменяемой больной, охваченной днем устрашающими галлюцинациями, и девушкой, пребывающей по ночам в ясном сознании.
Однако, несмотря на всю эйфорию Анны О., испытываемую ею по ночам, психическое состояние ухудшалось с каждым днем. Появилась большая готовность к самоубийству, что сделало нецелесообразным нахождение больной на четвертом этаже. Поэтому больная, несмотря на ее нежелание, была переведена в загородный дом в пригороде Вены (7 июня 1881 года). Я никогда не угрожал пациентке удалением из домашней обстановки, удалением, которому она отчаянно сопротивлялась, тихо этого ожидая и боясь. В этой ситуации удаления из привычной ситуации стало хорошо заметно, насколько же сильно была выражена тревога у Анны О. Точно так же, как спустя какое-то время после смерти отца у больной наступило успокоение, после того как произошло то, чего больная опасалась, – ее удаление из родительского дома, Анна О. успокоилась. Конечно, это не обошлось без того, чтобы переезд на новое место не отнял у нее три дня и три ночи, в течение которых она пыталась прийти в себя, обходясь совершенно без сна и без пищи, бесконечно пытаясь покончить с собой (конечно, в условиях дачи это было совершенно безопасно), разбивая стекла на окнах и т. п., испытывая галлюцинации без абсанса, эти галлюцинации нисколечко не были похожи на прежние. Спустя 3 дня она успокоилась, позволила сиделке накормить себя, а вечером даже приняла хлорал (снотворное).
До того, как я начну описывать дальнейшее течение болезни, я должен возвратиться назад и показать своеобразие этого клинического случая, о чем я до сих пор поведал только мимолетно.
Я уже говорил, что за весь описанный период болезни каждый раз после обеда Анна О. впадала в сомноленцию, переходившую на закате солнца в глубокий сон (clouds). (Эта периодичность, по-видимому, лучше всего объясняется обстоятельствами ухода за больным отцом, чему она месяцами отдавалась с огромным усердием. Тогда ночами пациентка бодрствовала, внимательно прислушиваясь к каждому движению отца, и, полная тревоги за его здоровье, лежала без сна в своей постели; после обеда больная ложилась на некоторое время отдохнуть, как это обычно и принято среди сиделок; этот ритм ночного бодрствования и дневного сна, вероятно, незаметным образом проскользнул и в период ее собственной болезни, продолжая существовать даже тогда, когда сон давным-давно сменился гипнотическим состоянием). Если сопор17 (глубокое помрачнение сознания) продолжался почти час, то пациентка становилась беспокойной, переворачивалась с боку на бок, постоянно выкрикивала: «Мучить, мучить», всегда делая это с закрытыми глазами. С другой стороны, было хорошо заметно, что в своих дневных абсансах Анна О. всегда пыталась изобразить какую-либо ситуацию или историю, о содержании которых можно было догадываться по отдельным словам, которые