как в тихие летние вечера. Купола церквей и соборов ярко горели расплавленным золотом. С утра до позднего вечера солнечные лучи охотно прятались в снежных сугробах и озорно выглядывали изнутри, переливаясь всеми цветами радуги. После долгой и суровой зимы весеннее солнце казалось уставшим, было бледным, как луна. Но его жгучие лучи быстро прогревали воздух, он становился все теплее, и земля, скованная морозом, постепенно оттаивала. На дорогах снова появились стайки задиристых воробьев и любопытных синиц. Опять многолюдно стало на площади у кремлевской стены, где можно узнать обо всем, что делается на белом свете. Шире распахнулись двери торговых лавок и кабаков. По воскресным дням, как и прежде, возле Кремля, прямо на льду Москва-реки, устраивались ярмарки и конные скачки. Толпы людей по вечерам собирались на Красную площадь послушать малиновый перезвон кремлевских колоколов. Жизнь столицы постепенно входила в свою обычную колею.
Кровавые дни Соляного бунта многие в Москве уже успели забыть, а волны этого восстания, докатившиеся до крупных городов Поморья, юга и Сибири, постепенно стали затихать. На огромных просторах России, как на море после шторма, наступило затишье.
Несмотря на разруху в стране и нехватку денег в государственной казне, Москва быстро отстраивалась. Были восстановлены стрелецкие посады, на месте пожарищ в Белом городе появились добротные каменные дома бояр Морозовых, Милославских, Хитрово и Шереметевых, князей Волынских и Одоевских. Вблизи царского Теремного дворца, слева от палат патриарха, выросло новое здание Тайного приказа, основанного молодым царем, чтобы защитить себя и свою семью от «дурного глаза» и «порчи». В подвалах Тайного приказа с пристрастием допрашивали людей, «знавшихся с колдунами» и пытавшихся проникнуть в Кремль.
Царь Алексей Михайлович, второй из рода Романовых, впервые за свое трехлетнее правление переживший страшный народный бунт, решил сам заниматься государственными делами, не надеясь на ближних бояр. «Доверяй, но проверяй! – думал он, вспоминая горящую Москву, погромы и озлобленных людей у ворот Кремля. – Так в одночасье можно лишиться царской власти, данной мне Богом!»
Сидя в царской палате за рабочим столом, он вспоминал рассказы своего воспитателя боярина Бориса Ивановича Морозова о Смутном времени. Тогда по воле московских бояр и при поддержке поляков к власти дважды приходили самозванцы, выдававшие себя за царевича Дмитрия. Вспомнил о трагической судьбе царя Бориса и его семьи, о свержении с престола по заговору дворян царя Василия Шуйского и его мученической смерти в плену у поляков. «Нет, этого я не допущу. Много их, охотников до царской власти, желающих надеть на себя шапку Мономаха». Эти и другие мысли одолевали государя в тот зимний день, когда приходилось отказывать себе в удовольствии заняться любимой соколиной охотой или участием в крестном ходе с хоругвью, иконами и песнопением.
Во второй половине дня в покои царя вошел боярин Морозов.
– Подписано