лучше нынешней. И когда я об этом размышляю, то погружаюсь в теплые грезы, будто старуха, что вспоминает счастливую, но такую далекую молодость.
Мало кто понимает мою симпатию к советскому коммунизму. Даже люди, которые при нем выросли. Я-то появилась на свет уже после развала. Я не склонна идеализировать прошлое своей страны. Знаю, что была и бедность, и голод, и репрессии, и тотальный контроль, и цензура, и железный занавес, и доносы, и каторги, и лагеря, и лубянка, и культ личности… Все это я не упускаю из вида, когда говорю о той эпохе. И все же, все же… это было прекрасное время. Народ еще был целен, самобытен, духовен. Он представлял национальное единство, от которого сейчас ничего не осталось. И люди были счастливы, несмотря ни на что. Это достойно восхищения.
Да, было жестко и строго. Но разве не так надо управлять нашей страной, чтобы у человека оставалась душа, мечта и совесть?.. Нам не нужен пряник, нам нужен только кнут. В Новое время Запад закормил нас «пряниками», и что из этого вышло? Это нас расслабило, сделало безразличными ко всему. Всем на всех все равно. Каждый печется лишь о себе. Достаточно включить телевизор и посмотреть новости, чтобы убедиться в этом. А таким, как я и Кирилл, достаточно выйти на улицу и взглянуть по сторонам, чтобы увидеть, как рыхлое бесхребетное тело социума расползается, будто разлагающийся труп. Антиутописты – великие пророки.
– Давай начнем книгу. Почитай мне вслух, – попросил Кирилл.
Он любит слушать мой голос. Я аккуратно достала книгу и села в кресло. Приглушив радио на минимум, Кир расположился на полу вместе с Джаксом. Как два ребенка. Оба приготовились слушать. Я прочистила горло и торжественно произнесла:
– Станислав Лем. «Солярис». Прибытие. В девятнадцать ноль-ноль бортового времени…
Текст можно было принять за научную статью, если бы не явное присутствие персонажей и сюжета. Он был насыщен терминами, но это лишь прибавляло ему увлекательности. Атмосфера повествования была именно такой, какую сейчас просила моя душа. Я знала, что Лем, прежде чем создать художественный текст, просиживал за научными первоисточниками ровно столько, чтобы понимать тему не как просто писатель, а как ученый, специалист в этой области. Научная фантастика – это всегда больше, чем литература. А «Солярис» содержал в себе не только строгую научную обоснованность, но и гроздь философских и нравственных проблем. В моих глазах это выводило текст на новый уровень.
Когда горло у меня пересохло, мы с Киром поменялись местами. Но прежде, чем он начал читать, я спросила его:
– А ты бы смог убить существо, которое явится к тебе как точная копия меня: моя внешность, характер, память?
– Я бы не смог, будь оно лишь внешне на тебя похоже, – поежился Кир. – А ты?
– Только если бы оно попыталось меня убить.
Лежа на полу, я вполуха слушала Кира, думала о том, что я недооценивала Лема, и мне было хорошо. Я мечтала, чтобы однажды в будущем некая пара влюбленных села точно так же, как мы сегодня, и читала друг другу книгу моего авторства.