со всеми проходами не полетел!
И вот как подавал я им артишоки, замутило-замутило меня, дрожание такое в груди. Неприятность, конечно, дома, а еще у меня сердце нехорошее, жмется и бьется: капли ландышевые пью. И так мне подкатило, хоть тут в зале ложись, терпения нет. Пакетчик меня пальцем манит, а я идти не могу. И вдруг товарищ подходит и говорит:
– Скорей, жена тебя спрашивает что-то…
Перемогся я, подошел к столу.
– Нарзану мне дай, а ей солянки…
Побежал я в официантскую, а Луша сидит в платочке, бле-едная…
– Скорей, скорей! Кривой повесился!.. Околоточный послал…
Не понял я сперва, только испугался. А она чуть не плачет:
– Скорей, скорей! Полна квартира народу… никого нет…
Стал одеваться, пальто никак не вздену. А та-то мне:
– Скорей, скорей… запутает он нас… околоточный сказал…
Прибежал я на квартиру. Народ со двора в окна лезет, а в квартире полиция. Вошел я в его комнату, а уж он на полу лежит, как был в рваной кофте… На ремешке он задавился от брюк. На спине лежит, руки так свело и в кулаки, как грозится. А на лицо как взглянул… страшный-страшный. Языком дразнится. Один глаз сощурен, а другой выперло, смотрит. Еще ночью так все рожи корчил.
Околоточный наш, Александр Иваныч, у окошечка сидит, курит, в руке записку держит, и строгий. И околоточный-то знакомый: ему по дешевке вино иной раз доставлял, после балов которое… Нам метрдотель с уступкой продавал.
– Ждать тебя мне тут? Что это у вас за безобразие?!
И пальцем в Кривого и морщится. Точно я сам его удавил.
– Что знаешь, какие причины? Нет ли чаю стакана…
И всегда обходительный был, а тут даже про чай строго. А я совсем расстроился, ничего не понимаю.
– Неприятность тебе будет… – И запиской по ладошке хлопнул. – Сын где? Его я должен спросить… Чернил!
Сейчас ему чернил и чаю подали, ждем…
– Прикройте его чем… Связался с дрянью, вот и… Голову закройте!
Даже и его взяло. А Черепахин тут как тут.
– Почему вы так выражаете про мертвое тело? Занесите в протокол!
– А ты, – говорит, – кто такой? Вон отсюда! Тут допрос. Кто он такой?
А тот очень горячий и сейчас зуб за зуб:
– Почему мне «ты» говорите? Я совместный квартирант и хочу показание дать о причинах. Я все знаю.
И начал так развязно, смешком:
– Вот как было. Утречком так, часов в десять, конечно, выхожу я из ватерклозета, смотрю…
Но околоточный ему сейчас:
– Вон! Сам вызову! Очистить комнату!
Всю публику выгнал из квартиры. Остались дворник да пачпортист наш, а Черепахину арестом пригрозил за противодействие. Насилу я его увел.
– Ну-с, теперь по пунктам…
И читает записку, что вот с квартиры его гнали…
– Так. Вы гнали его, значит, с квартиры… Гнал?
Объяснил все и про ночь рассказал. Записал – и дальше:
–