и говорю:
– Это что такое?
Так и села.
– До свидания… – говорит.
И пошла. А тот на меня так строго:
– Позвольте!..
– Нечего, – говорю, – позволять, а вам стыдно! Порядочные люди с родителями знакомятся, если что, а не из-за угла! И прошу вас оставить мою дочь в покое!
Повернулся и пошел, а он за мной. Смотрю, и Черепахин тут, поблизости, у фонаря стоит. А офицер в волнении мне сзади:
– Виноват, позвольте… Я требую объяснения… Вы должны…
Я нуль внимания, иду к квартире. Тогда он настойчиво уж:
– Позвольте… моя честь!.. Я должен объясниться!
И публика стала останавливаться, а он мне уж тихо, но с дрожью:
– Я требую на пару слов! Я не могу на улице… Или я вас ударю!
Обернулся я тут к нему и говорю:
– Вы что же, скандалу хотите? Вы еще так поступаете и мне еще грозите? Ну, ударьте! Ну?
А кровь во мне так вот и бьет. Только бы он меня ударил! Я еще никого не бивал, но, думаю, мог бы при своей комплекции это дело сделать не хуже другого. А Черепахин совсем близко и руки в карман засунул, трепещет.
– Прошу двух слов, наконец! Вот на бульвар…
А мы уж и квартиру прошли, и как раз тут бульвар. Сели.
– Говорите, а потом я вам скажу! – говорю ему.
– Вот что… Вы ошиблись… Это ваша дочь?
– Дочь, и я не позволю безобразия допускать! Вы не имеете права…
А он мне:
– Виноват… вы всё узнаете… Я познакомился на катке, и мы познакомились… Говорю, как офицер… тут ничего позорного для вашей дочери нет… Я хотел с домом познакомиться…
– Вы, позвольте узнать, – спрашиваю, – подругин брат?
Тут он завертелся:
– Да… то есть нет… Но я хотел с вами познакомиться, только не было случая…
Так я тут осерчал! А Черепахин наискосок присел, меня охраняет. И говорю:
– У вас случая не было? Так вы, – говорю, – меня можете каждый день в ресторане видеть, где я таким вот, как вы, господам кушанья подаю. Не рука вам будет-с знакомиться!..
А он так издалека на меня посмотрел и поднялся.
– А-а… Вот как…
– Да, – говорю, – вот как! А если вы еще раз посмеете к ней подойтить, у нас с вами другой разговор будет!
А он мне гордо так, с высоты:
– Не забывайте, с кем говорите! Я вас в участок могу отправить!
– Пойдемте, – говорю. – Желаете?
А он мне вдруг:
– Нахал!.. – И пошел большими шагами, а я ему вослед:
– Так, помните, господин!
Но он как не слыхал. А меня Черепахин за руку, как клещами.
– Хотите, я сейчас с ним скандал? Я ему покажу!..
Не допустил я его. А как пришел на квартиру – содом, чистый содом! Луша стоит с иконой и кричит не в себе:
– Перед Казанской клянись! Клянись, стерва ты эдакая! Клянись, что не путалась ты, поганка, шлюха!
А та вся встрепанная, плачет, и крестится, и дрожит. И покатилась в истерике.
– Замучили меня, истерзали!
А кто ее терзал? Ей же все готовое, все…