накрашенными ресницами.
«Ну что, приятель, – спрашиваю я, – у тебя еще остались силы?»
В районе ширинки настойчиво подрагивает и наливается тяжестью.
«Остались…»
– Ходил за молотком, – объясняю я, направляясь к соседке.
– И где он? – хихикает она, оглядывая меня с ног до головы.
– Кто?
– Молоток.
Приближаюсь, пристально смотрю в глаза. Замечаю, как расширяются зрачки, как в волнении подрагивают уголки губ. «К чему терять время, если можно сразу перейти к делу?» Беру ее руку и бесцеремонно кладу туда, где уже стало ужасно тесно.
– Я вообще-то имела в виду… – краснеет она, пытаясь убрать ладонь.
Но я держу крепко.
– Да брось, – вталкиваю ее в квартиру и закрываю за нами дверь. – Не говори мне, что я неправильно тебя понял.
Я вхожу в здание фирмы, и на меня смотрят как на инопланетянку.
Не будь я дочерью одного из акционеров, вышвырнули бы без разговоров, но строгий охранник возле рамки металлоискателя вынужден, сжав зубы, поприветствовать меня улыбкой и пропустить. Он отходит в сторону, но его взгляд и не думает скрывать неприязнь: всем своим видом я порчу имидж роскошного места.
Рваные джинсы, черная косуха, мятая майка и большая жвачка во рту. Образ развязной неудачницы дополняют грубые тяжелые ботинки на толстой подошве. Охранник недовольно морщится, но никто здесь не в силах запретить мне пройти туда, куда захочу.
И уж точно никто из этих холеных, двуличных, мерзких богатеев, еще помнящих меня забитой девчонкой в вязаном свитере и с косичками, не посмеет что-то вякнуть о моем внешнем виде.
Единственный человек, который был способен повлиять на меня хоть каким-то образом, теперь стал моим заложником. И именно я теперь говорю от его имени. Ирония судьбы, не иначе.
– Вы куда? – секретарша с обильно накрашенными губами подскакивает со стула, замечая мое приближение. – Стойте!
– К Эдику, – сухо бросаю я и толкаю дверь в его кабинет. – Можно?
– Я ей говорила, что нельзя! – визжит секретарша через мое плечо.
Эдуард Викторович вынужден спрятать стеклянную пилочку для ногтей в ящик стола и спешно подняться.
– Все в порядке, Юленька, – бросает он недовольный взгляд на секретаршу и указывает мне своей маленькой ручкой на свободное кресло. – Марта, проходи, садись.
– Привет, – падаю в кожаное кресло и вытягиваю ноги.
Секретарша хлопает дверью, а Эдик, еле сдерживая рвущийся наружу гнев, оглядывает мои ботинки. Почти физически чувствую эмоции, которые у него вызываю, и это меня забавляет. Знаю, что в любом случае он не сорвется: будет терпеть до конца, а потом действовать исподтишка. Такие, как он, никогда не грубят, боясь ответной реакции, они – тихие истерики, привыкшие использовать власть и деньги в холодной войне.
– Не могла постучать? – спрашивает он, подпирая задом собственный стол.
– А что? Боялся, что застану тебя за просмотром гейского порно? – ввинчиваю я.
И Эдик стойко