с Сириным, у кого в столе алкоголь дороже, – рассмеялся я.
– И ты выбрал мой кабинет потому, что дороже у меня? – возмутился Юра.
– Твой кабинет выбрала Барби, так как он оказался ближе к туалету, – резонно заметил я.
– Короче, Тёткинсон, – Антонов хлопнул ладонью по столу, как бы подводя итог разговора, – с тебя бутылка. Не по-товарищески это: роды принял, а с коллективом не отметил.
– Бутылка с Сирина, – возразил я. – Это его пациентка, так что он нам по-любому должен.
– А ведь ты прав, – кивнул Юра. – Не зря ты зовёшься Тёткинсоном.
Он направился к двери, и очень вовремя – на пороге появились Новиковы.
Обменявшись коротким рукопожатием с Юрой, Рудик присоединился к Лене, устроившейся напротив меня, и взял жену за руку.
Разговор, мягко говоря, давался с трудом. То, что я мог предложить год назад, сейчас не имело смысла. Возможные варианты практически исчерпали себя за недостатком времени. Зная Лену не только как пациентку, но и как жену коллеги, мне было сложно откровенно сказать ей, что она добровольно лишила себя шанса получить полноценное лечение и доступные теперь методы являются гораздо более агрессивными, чем те, которые мы могли применить раньше.
Она сидела передо мной, похудевшая, постаревшая лет на десять, как-то разом сдавшаяся и потерявшая надежду. А мне нужно было эту надежду в неё вселить. И не просто надежду, а твёрдую веру в то, что ничего ещё не потеряно и мы сделаем всё возможное.
– Ну что, я хочу поделиться хорошей новостью, – придав голосу как можно больше уверенности, продолжил я. – Вчера, после ряда отсрочек, вызванных не зависящими от нас причинами, я встретился наконец со своим коллегой – онкологом. Он заверил меня, что у нас есть реальная возможность поправить ситуацию.
Лена заморгала часто-часто, как будто пытаясь остановить набегающие слёзы.
– Существует такой вид химиотерапии, как неоадъювантная. Её применяют как раз в таких случаях, как у вас, с целью уменьшить опухоль в размере, чтобы затем провести хирургическое лечение, – я смотрел Лене в глаза, стараясь не потерять прямой контакт, чтобы она чувствовала: я говорю о ней, для неё. – Как правило, после комбинированной терапии удаётся добиться хороших результатов.
Рудик с пониманием кивал.
– Схему нужно начинать не откладывая, не позже чем завтра, – продолжая говорить, я взялся писать направительное заключение к онкологу.
– Но ведь химиотерапия – это очень вредно!
Я посмотрел на Лену, и мне захотелось заорать: «Нет ничего вреднее твоего диагноза и того, как ты его запустила! Нет ничего вреднее того, что случится с тобой через пару-тройку месяцев, если ты не начнёшь лечение! А если у тебя хватит мозгов начать его завтра, то взамен пары месяцев у тебя, возможно, появится пара лет. А может, даже и больше…»
Но вместо тирады, естественно, произнесенной про себя, я улыбнулся, сложил внушительную пачку бумаг в папку и, протянув её Рудику, сказал:
– У вас нет времени