Анатолий Бухарин

Тропинка к Пушкину, или Думы о русском самостоянии


Скачать книгу

позор как плату за будущий трон. И каково заключение! «Я уделил ей только одну сцену, но я еще вернусь к ней, если Бог продлит мою жизнь. Она волнует меня как страсть, она ужас до чего полька…» А Екатерина Вторая? Какие беспощадные оценки вылетают из-под пушкинского пера: от канцлера до последнего протоколиста все крало и было продажно; развратная государыня развратила свое государство; «Тартюф в юбке и короне»! Впору возненавидеть, осудить морально и исторически, что суспехом и проделали в недавнем прошлом ваши коллеги-историки. А теперь припомните не отправленное Чаадаеву в октябре 1836 года письмо и итоговую оценку поэтом императрицы. Не принимая чаадаевский скепсис по отношению к прошлому России, он с жаром восклицает: «А Петр Великий, который есть один целая всемирная история! А Екатерина Вторая, которая поставила Россию на пороге Европы? А Александр, который привел нас в Париж?»

      – Татьяна Ивановна, это передержки. Пушкин менялся с годами, его историческое зрение становилось глубже, острее – только и всего! «Бегут, меняясь, наши лета. Меняя все, меняя нас».

      Но Татьяну поддержал Иван Алексеевич:

      – Таня права, ибо речь идет о гениальном пушкинском даре проникновения в суть человека, когда отбрасывается все случайное, стирается грязь грехов и проступает личность, способная к самоосуществлению. Разве не свидетельствует об этом монолог Вальсингама из «Пира во время чумы»?

      Да будет проклят правды свет,

      Когда посредственности хладной,

      Завистливой, к соблазну жадной,

      Он угождает праздно! Нет!

      Тьмы низких истин мне дороже

      Нас возвышающий обман…

      Оставь герою сердце. Что же

      Он будет без него? Тиран…

      Татьяна улыбнулась и с прежним жаром продолжала:

      – Есть чему удивляться и в том, как Пушкин умеет открывать прекрасное в современницах. Анна Петровна Керн слывет в его переписке «вавилонской блудницей», но именно ей посвящено божественное «Я помню чудное мгновенье». Каролине Собаньской – увлечению юности – он, встретив ее много лет спустя в Петербурге, посылает чудные стихи, от которых веет не пеплом разочарований, а жаром не остывшего в любовных испытаниях сердца. Вы, конечно, знаете:

      Что в имени тебе моем?

      Оно умрет, как шум печальный

      Волны, плеснувшей в берег бальный,

      Как звук ночной в лесу глухом.

      Оно на памятном листке

      Оставит мертвый след, подобный

      Узору надписи надгробной

      На непонятном языке.

      Что в нем? Забытое давно

      В волненьях новых и мятежных,

      Твоей душе не даст оно

      Воспоминаний чистых, нежных.

      Но в день печали, в тишине,

      Произнеси его, тоскуя;

      Скажи: есть память обо мне,

      Есть в мире сердце, где живу я…

      Я поблагодарил золотоволосую царицу нашего нечаянного нешумного застолья, но сдаваться не собирался:

      – И