действеннее. Однажды попавшийся ей Бальдур, воровавший вишню, с тех пор полностью разделял это мнение, стараясь лазить в ее огород лишь тогда, когда противная тетка надолго отлучалась из дому.
Итак, злосчастный Агафон, застигнутый на месте преступления, подпрыгнул на локоть и, затравленно оглядевшись, засунул свою бесценную ношу под лавку, скромненько примостившуюся у крыльца…
– Агафон! – сотряс воздух очередной вопль Аграфены, и бедный мужик, втянув голову в плечи, поспешил на зов. Дверь захлопнулась, внутри что-то взвыло, громыхнуло, заверещало – и стихло.
– Фигу я когда женюсь, – обалдело пробормотал Бальдур, от души сочувствуя мужику, а потом бросил взгляд на подозрительно притихшую кабачковую грядку. – Зорган, жив? – обеспокоенно вопросил он, не обнаружив там никаких признаков наличия нашего товарища.
– Агась, – отозвались кабачки голосом эмпира.
Бальдур изумленно крякнул и присмотрелся получше.
– Ну ты и окопался! – захохотал он, разглядев виконта под ворохом кабачковых плетей.
– Ты на моем месте еще не так окопался бы, – с чувством проговорил Зорган, мотнув взлохмаченными вихрами, и тут его глаза загорелись тем самым нездоровым азартом, что так часто доводил до сердечного приступа его эйсенских наставников и охранников, наученных горьким опытом. – Ну, я пополз!
– Куда?! – протестующе прошипела я вослед шустро ползущему уже по огуречной грядке Зоргану. – А ну как Аграфена нарисуется, дурень?! Тебе что, жить надоело?
– Похорони меня тогда под тремя березками на холме, – с пафосом, не оборачиваясь, прошипел любимый, – а домой пошли письмо на имя моей матушки, дескать, пусть не держит на меня зла. А то еще с ее карающего слова стану призраком, и ей же хуже будет – вот как явлюсь темной ночкой под окна маменькиной спальни!
– Тьфу на тебя, – с чувством выругалась я, погрозив кулаком уже подползшему к крыльцу Зоргану.
Заслуженный же юморист благополучно дополз до крыльца, огляделся, по-гусиному вытянув шею, резво вскочил на ноги и, пакостливо улыбнувшись, выудил из-под лавки заветную бутыль. Шагнул было обратно к забору, но потом, немного подумав, отлил часть самогона в свою походную флягу, расплылся в широчайшей ухмылке и заныкал полупустую бутыль… обратно в ведро. Только не в то, что под крыльцом затаилось, а в то, что на виду у колодца стояло. Раскланялся, прижимая руки к груди, послал закрытой двери в избу воздушный поцелуй и, нырнув в заросли укропа, как заправский разведчик пополз обратно.
– Выпендрежник! – беззлобно ругнулась я, едва перемазанный в грязи, но все равно сияющий лик любимого явился моему взору. – А просто притащить всю бутыль ты не мог, шалопай?! И зачем тебе понадобилось совать ее в ведро?!
– Но ведь это же так скучно! – уставился на меня своими смеющимися глазищами виконт. – И потом, где дух авантюризма, ни с чем не сравнимый привкус опасности и эйфории, будоражащий кровь