на ядро личности – оказаться в обстановке, где правит социальная стихия и играть роли бессмысленно. В обыденной жизни это подростковая группа, для некоторых – казарма, в исключительных случаях тюрьма. Недаром, когда стиль общения определяет лозунг «не верь, не бойся, не проси», а прошлые заслуги не в счет, сохранить лицо удается далеко не каждому.
Взаимодействуют же с окружающей средой образы и роли, созданные воображением и не лишенные элемента игры. Их сцепление с ядром личности не одинаково. Есть устойчивые образования, верность которым человек старается хранить постоянно и реагирует обидой и гневом на сомнения в искренности его чувств. «Привычка свыше нам дана / замена счастию она». Есть менее стойкие, требованиям которых следуют лишь частично и в обстоятельствах, к тому располагающих. Есть роли-эксперименты, где человек не чувствует ответственности, из них вытекающей. Все три, будучи произведением разумной воли и продуктом воспитания, составляют некий образ человека в глазах окружающих, где есть как бы три оболочки – для себя, для других, для обмена, соприкосновение с которыми вызывает эмоциональные переживания разной степени выраженности.
Но в нашем изложении специфика внутреннего мира взрослого человека не очень актуальна, так все комплексы, связанные с социальным отчуждением, к этому времени обычно сформированы, а психология опустившихся в социальном отношении людей, не имеющих к тому предрасположения, не входит в задачи, которые мы ставили перед собой, начиная книгу.
Глава 2. Социальное отчуждение и патогенез
Люди с недостатками усваивают социальные нормы не в полном объеме.
Равенство в озможностей можно провозглашать, но невозможно достичь, так как его в природе не бывает. И в зависимости от того, какие требования и ожидания цивилизация предъявляет к человеку, феномен ограниченных возможностей выглядит по-разному.
В доисторическую эпоху, когда природосообразные нравы позволяли устранять все дефективное или утратившее пользу, отчуждение выглядело как простое уничтожение. Л. Демоз в своей книге «Психоистория» приводит множество фактов детоубийства не только в древности, когда жизнь новорожденного начиналась лишь с момента, когда вождь давал знак поднять его с земли (насколько при этом он руководствовался жизненным опытом или суеверием – луна не в той фазе, деревья не так качаются и т. п. – сказать трудно), но и в более поздние времена. Что касается стариков, думается, никто не возьмет на себя смелость утверждать, что ритуальное убийство внуком дедушки, достигшего определенного возраста (внук за общим столом засовывает в дыхательное горло деду кость с комком жира на конце), окончательно изжило себя на нашей территории в очагах первобытнообщинного уклада жизни. Да и в других странах есть соответствующие примеры. По словам Г. Павловского, в современном Парагвае социально неустроенных женщин подвергали стерилизации. Ну и закон «О недопущении наследственно отягощенного потомства», принятый в Германии в 1933 г., когда