какие у него были глаза, когда он писал в своем дневнике. Я подумал, что он замышляет недоброе, и всякий бы так подумал.
Агнесс отвернулась. Ей не нравилось, что на ее родственника клевещут, и она решила прервать неприятную беседу. К счастью, мальчишки уже бежали обратно, подпрыгивая и сопя от радостного возбуждения.
– Отчитываюсь! – еще издалека затараторил младший. – Там такое произошло, ну, такое! Ой, жалко вы не видели, мисс! Там пароход, к которому три ладьи привязаны, налетел на таможенную лодку, вот! И лодка перевернулась, и прямо вот все, кто в ней сидел, в воду попадали. Две дамы аж сомлели, думали, таможенникам конец, но их сразу выловили. А потом…
– Джон Фрэнсис Тарвер, – напустился на него брат, – я запрещаю тебе говорить о катастрофах так восторженно, словно наши войска взяли Кабул. Я знаю, от кого ты нахватался этих замашек…
– От кого, как не от меня.
Подкравшись со стороны, Чарльз так хлопнул однокашника по спине, что с того чуть не слетел цилиндр.
– Флиртуешь с моей кузиной, Тарвер? Я требую объяснений.
Тарвер-старший поправил цилиндр и махнул рукой, подзывая братьев.
– Мы уходим, мальчики. До свидания, мисс. Я вас предупредил.
– О чем тебя предупреждал этот слизень? – спросил Чарльз, подозрительно глядя ему в спину.
– О том, что ты безнравственная личность, – вздохнула девушка.
– А, это самой собой. Приходится поддерживать репутацию. Ну, так что, по магазинам?
3
Гладить бархат приятно. Чувственное наслаждение на кончиках пальцев. Прикасаться к новой ткани, пахнущей так свежо, как может пахнуть только материя, еще свернутая в рулон, которую не осквернили руки портнихи и грязный лондонский воздух.
А вот бархат нежный, как лепесток фиалки, как шкурка новорожденного щенка. Цвет… Какой выбрать цвет? Вот этот оттенок синего – идеально подходит к ее глазам, но почти такое же платье у нее уже есть. Может быть, светло-серый? Скромный и строгий, но при этом оттеняет румянец и молодит. А какой чудесный цвет у чернильного гиацинта… На языке цветов темные гиацинты означают печаль, и на фоне этой ткани ее пальцы покажутся ослепительно-белыми, как мраморные статуи из коллекции сэра Генри. Жаль, невозможно купить вот этот великолепный венецианский бархат, гранатовый с черными узорами. Разве что сшить домашнее платье и самой на себя любоваться?
Или посмотреть еще и алый шелк? Почему бы и нет? У нее достаточно времени. Даже слишком много. К счастью, и денег тоже. В деньгах счастья нет, это Лавиния точно знала, потому что не была счастлива ни дня, прожитого в богатстве. Однако деньги дают защищенность, а большие деньги – возможность проводить лишнее время с удовольствием. Пожалуй, за одни только магазины, каких не бывает в провинции, стоит перестать ненавидеть Лондон, с его зловонием и оборванцами на каждом углу.
Ненавидеть? Нет, ей не полагается бы мыслить такими категориями. Сильные страсти – для простого народа, для краснощекого Джона Булля, любителя пива и петушиных боев. Душа истинной леди должна