лицо, козлом проблеял он. – Пришла уже?! Ну, вот и славненько! Как роды прошли? Ксения-то благополучно ли от бремени разрешилась?
– Благополучно, – буркнула супруга, не желая вдаваться в подробности, и привычно повела носом в сторону благоверного. Учуяв знакомый запах, привычно скривила недовольную гримасу. Его Величество опасалось, что верноподданная Фимушка (как ласково называл он ее в минуты хорошего настроения) прямо с порога начнет орать на своего монарха, по привычке уперев руки в крутые бока, но вот же странное дело, ничего такого не происходило.
– Садись есть, – хмуро предложила она, вставая с табуретки и направляясь к электроплите, на которой стояла кастрюля с борщем.
– Это хорошая идея! – обрадовано воскликнул он, хотя на его душе кошки уже не то что скреблись, а вовсю царапались. «Это что же это, значить, намечается? – недоумевал он про себя. – Если она с порога не кинулась, то, стало быть, злости еще не накопила в достаточном количестве, что ли? Охти ж, мне, несчастному». Он уже стал прилаживаться к столу, но жена, не оборачиваясь от плиты, повелительным тоном оборвала его намерения:
– Кво вазис, инфекция (что в переводе с божественной латыни должно было означать: куда прешь, зараза)? Иди руки хоть сначала вымой! Учишь, тебя учишь всю жизнь, а все без толку. Телевизор вон, с утра до ночи талдычит, чтобы мыли руки после улицы, да маски носили. Где твоя маска?
– Да иду я, иду, не шуми, – не стал артачиться он, направляясь к рукомойнику. – А на счет маски, ты мать зря говоришь. В наших широтах никакой вирус-шмирус не приживается.
Поплескавшись больше для порядку, чем для мнимой гигиены, он опять уселся за стол, где его уже поджидала большая тарелка до краев наполненная исходящим ароматом свеклы и сметаны борщем. Жмурясь от вкусного запаха, Митрич придвинул к себе еще одну тарелку, на которой лежали крупно порезанные, как он всегда любил, ломти ржаного хлеба, который супруга всегда пекла сама, игнорируя хлебобулочные изделия местной мини-пекарни. Круто посолив, выбранную горбушку (хоть зубов и порядком недоставало, но он с детства любил горбушки и ничего не мог с этим поделать), поднес, уже было, ее ко рту, но спохватился:
– А ты что же, мать, сама-то не ешь? Чай оголодала весь день в больнице-то?
– Да я в амбулаторской столовой перехватила на скорую руку между ее схватками, – отмахнулась Фроловна, польщенная, тем не менее, мужниной заботой.
– Ну и как там оно? Как Ксюха мальцом-то разродилась?
– Да все, слава Богу. Роды, правда, тяжелые были. Никак не хотел головкой вперед идти. Они обычно к этому моменту уже сами принимают нужное положение, а энтот, то ли запутался, то ли просто заупрямился.
– Ну-ну, – сделал заинтересованное лицо полковник, на мгновенье даже переставший хлебать наваристый борщ.
– Пришлось соваться туда, да за левую пяточку его проворачивать, –