сутки порозовели, уже вместе с ушами.
– Клайд, ну Клайд…
Жаркий шепот прямо в ухо вытащил меня из сна, задремал уже с рассветом, убаюканный воспоминаниями и тихим дыханием сладко спящей Роберты.
– Чего, что случилось?
Берта лежит рядом и тормошит меня, лицо ее очень озабоченное. Хм, интересно…
– Принеси мне мою рубашку, пожалуйста, она вон там…
Приподнимаюсь и озираюсь, ничего не понимая, ааа, вот оно что… И начинаю смеяться. Моя ладонь тут же убеждается, что Роберта абсолютно голая. Вторая ладонь подтвердила это, обнаруживая все новые и новые соблазнительные подробности.
– Ай! Стой… Ну перестань… Ну пожалуйста… Мне встать надо, очень-очень, а ты…
Чувствую ощутимый щипок, хватаю ее за руку и прижимаю к себе, положив сверху, волосы, рассыпавшись, укрывают нас обоих пушистым ароматным одеялом.
– Иди и возьми рубашку сама, она недалеко, всего лишь на шкафу, – шепчу ей на ухо.
– Как она там вообще оказалась, мистер Грифитс? – она пытается шептать серьезно, но получается не очень, улыбка так и светится.
– Очень просто, миссис Грифитс, я с вас ее стащил ночью, да и кинул назад, не глядя.
Услышав это, Берта просто молча уткнулась мне в грудь лицом и ее плечи затряслись от смеха. Я тоже рассмеялся, вспоминая, как пришлось постараться, уговаривая Роберту расстаться с длинным и ну очень мешающим одеянием…
– Вставай за рубашкой!
– Не буду, я стесняюсь! Ну принеси…
– А, может, я сам стесняюсь! Вот!
– Я отвернусь.
– Небось подглядывать будешь.
– Честно не буду.
– Так и я не буду.
– Врушка!
– Вместе пошли! А ну вставай!
– Ой! Клайд! Не смотри! Дай хоть одеяло!
Мы оба смеемся уже в голос, забыв о приличиях, я взъерошил Берте волосы.
– Ты почему просто тихо не вылезла, и не надела рубашку спокойно, пока я спал?
Она искоса посмотрела, испытанным способом спрятав лицо за чашку чая, одни глаза видны, с хитринкой, но и смущённые.
– Я хотела, а потом подумала, ты же спишь очень чутко, умеешь просыпаться когда надо.
– Ага…
– Я встану, а ты проснёшься…
– И?
Роберта замялась и посмотрела на меня с выражением «ну ты сам понимаешь». А я безжалостно произнес вслух.
– Проснусь по-тихому и буду подглядывать. A как такое пропустить?
– Гадкий, гадкий!
И я со смехом получаю ладошкой по лбу, перехватываю руку и целую… И тут идиллию прерывает тот самый повар, что любезно накормил нас. Он зашёл в зал, нарочито громко топая и кашляя, успел увидеть на его полном добродушном лице широкую улыбку. С подчёркнуто громким вздохом отпускаю руку жены, пора и честь знать, засиделись.
– Пошли, Берт?
– Идём.
– Дай мне письмо родителям, запечатай только.
Через несколько минут в почтовый ящик при гостинице опускается небольшой конверт, на котором аккуратным круглым почерком написано «Бильц. Элизабет Олден».
Городской парк