то, что каждый пленник, сделавший побег, во время оного заблуждался и снова попадал в неволю. Старуха, вырвав несколько волос из головы Федора и спросив его об имени, поставила бедного невольника среди кибитки, на расчищенном и солью посыпанном месте, на котором раскладывается огонь. После сего колдунья принялась делать заговоры, велела Федору три раза отступать назад, плевать на свои ступни и каждый раз выскакивать из кибитки, потом насыпала ему на язык несколько золы, на которой он стоял, – и колдовство кончилось. После того Кутлубай говорил Федору следующее: «Слушай, невольник! Ты должен мне служить верно; за это я буду кормить тебя, одевать и обувать; но ежели ты сделаешь побег, то знай, что нигде не можешь от меня укрыться – ни на земле, ни в воде, ни в воздухе: я тебя поймаю – и тогда, с жесточайшего наказания, подрежу тебе кожу на подошвах, насыплю туда мелко изрубленных конских волос, и сделаю то, что ты будешь мучиться и раскаиваться целую жизнь!» Такие жестокие угрозы у варваров киргизцев, к несчастью бедных невольников, исполняются на самом деле.
Батырь Кутлубай имел трех сыновей, Ак-Кусюка, Ишберду, Юламана, и дочь Баяну. Сыновья Кутлубая были смелые батыри, или лучше сказать – славные воры и разбойники, от которых много терпела Оренбургская линия; но Баяна нисколько не походила на своих братьев: она была прелестная 16-летняя девушка – скромная, невинная, добродушная и очень, очень милая!
Соображаясь с обыкновением земляков своих, варвар Кутлубай обрил молодому невольнику голову и одел его в киргизское платье. Житье Федора было бы довольно сносно, если бы киргизцы кормили его досыта; но злодеи каждодневно давали невольнику своему одни только кости и небольшую чашку молока или растопленного сала. Желудок молодого вахмистра, привыкший к русским щам, круглым пирогам, блинам и оладьям, долго не мог принимать киргизской умеренной пищи, а особливо растопленного сала; но нужда всему научит! Занятие Федора состояло в том, что он, закованный в тяжелые железа, должен был каждодневно пасти киргизских баранов. Как часто несчастный молодой человек, изнуренный голодом и ослабевший от полудневного зноя, повергался на землю! Как часто, в глубокой горести, он вспоминал священные берега Урала, вспоминал отца, мать, братьев и сестер! Как часто умолял Всевышнего о даровании ему золотой свободы! Как часто, приведенный в отчаяние, призывал смерть, чтобы она прекратила его мучения!
Время текло; целый год прошел уже с того дня, как несчастный Федор попал в неволю, – горестный, мучительный год! Он показался нашему вахмистру целым веком. Шелковая трава, покрывающая киргиз-кайсацкие степи, зеленелась, цветы разливали приятный запах, жаворонок резвился в воздухе, трепетал и громким пением изъявлял свою радость; все веселилось, все восхищалось прелестями живительной весны: один только Федор крушился, один только Федор проливал горькие слезы!..
Однажды несчастный невольник, утомленный дневными трудами, лежал в некотором расстоянии от