что вечно, – предположил Тимофеев. – Они же ничего больше не умеют, как самые настоящие футболисты. Для того и созданы.
– Да, история с телевизором… – вздохнула девушка. – Ну что же – пойдем к нам, посмотрим фильм в красном уголке.
– Я кинескоп заменю, – пообещал Тимофеев. Поразмыслив, добавил: – На днях.
Вернувшись часов этак шесть спустя, в которые вместились и совместный просмотр телефильма, и прогулка при свете фонарей в сопровождении хоровода плавно кружащихся снежинок, и уже более уверенные поцелуи в чужом подъезде, Тимофеев обнаружил игру в полном разгаре. Команды испытывали на прочность итальянскую систему. Приподнятость настроения вызвала у Тимофеева сильный позыв к парадоксальным и непредсказуемым действиям, которые, однако же, бывали единственно правильными в ситуациях наподобие этой.
Народный умелец-неудачник ногой придвинул табурет поближе к резвящемуся телевизору и сел. На лице его, розовом с мороза, непроизвольно вспыхивала улыбка, навеянная свежими впечатлениями. Но Тимофеев был настроен решительно.
– Мужики, – сказал он строго. – Это нечестно. Прямо надо заявить, что это настоящее свинство с вашей стороны.
Трехгранник, лихо шедший с мячом по правому краю, упустил его за боковую линию и замер.
– Мне уже глубоко за двадцать, – продолжал Тимофеев, не заметив перемен на поле. – А точнее – двадцать два. Я живу один безумно продолжительное время, и нет никаких надежд на следующую пятилетку моей биографии. Но появилась она, Света… как луч света… Думаете, интересно ей приходить ко мне и глядеть, как вы носитесь с пузырем?!
Игроки больше не двигались. Застыв на своих местах, они прислушивались к звукам человеческой речи. Только вратари, взвинченные игрой, никак не могли угомониться и по-прежнему метались в воротах.
– Я допускаю, что игра в футбол есть единственная форма вашего существования, – заверил их Тимофеев. – Но поймите и вы меня! Где я возьму денег на новый кинескоп? Моя стипендия рассмешит кого угодно… Опять вагоны разгружать?! Поимейте совесть, братцы. Ведь гибнет человек, на глазах тонет…
Он горестно махнул рукой и пошел спать на старый, продавленный диван, покрытый пожилым верблюжьим одеялом.
Утром игроки весело гоняли мяч, хотя разметки поля не было. Наверное, шла разминка. Тимофеев пил чай, и сердце его было переполнено скорбью. Потом он вымыл посуду и ушел на занятия.
Вечером в дверь комнаты осторожно постучались.
– Можно? – шепотом спросила Света, заглядывая вовнутрь.
Тимофеев сидел на полу и копался в древнем радиоприемнике «Мир», периодически чихая от пыли, слетавшей с ламп и конденсаторов.
– Делаю квадрофоническое вещание, – сообщил он. – Представляешь: музыка изо всех углов, можно даже с потолка, а динамиков нет. Нелинейное распространение акустических колебаний. Новое слово в технике!
– А как телевизор? – начала было девушка и осеклась.
Телевизор вовсю работал,